Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны

В городах, особенно в промышленных центрах на востоке страны, прокуроры, как правило, строже относились к беглецам, нередко стремясь отдать их под суд, даже когда всплывали берущие за душу смягчающие обстоятельства. Они были решительно настроены поддерживать порядок в школах трудовых резервов и производство на заводах, чем отличались от своих сельских коллег, думавших прежде всего о тяжелом положении семей в деревнях и нуждах колхозов[953]

. Колхозы, потерявшие ядро рабочей силы – людей призывного возраста и трудоспособных мужчин, – хотели вернуть свою молодежь. Лошадей осталось так мало, что часто женщины сами впрягались в бороны и плуги и тащили их по полю[954]

. Председатели колхозов старались защитить от мобилизации молодых людей покрепче и отправить вместо них больных, хилых подростков в надежде, что их не возьмут и вернут[955]

. Они также не считали невозможным для себя подбивать ребят на побег и прятать вернувшихся в деревню. Таким образом, сельские и городские прокуроры, директора предприятий и председатели колхозов олицетворяли более масштабную и все усиливающуюся борьбу за трудовые ресурсы между промышленностью и сельским хозяйством.

Яркая иллюстрация этого конфликта – злоключения РУ № 9 в Молотовской области. Заместитель директора училища, женщина по фамилии Литовских, в декабре 1943 года написала в Прокуратуру СССР подробный рапорт, где рассказала, как пыталась вернуть многочисленную группу учащихся, бежавших в родной Дзержинский район на востоке Смоленской области. РУ № 9 располагалось за 2000 километров к востоку от Чусового, неприглядного промышленного центра в Молотовской области, где находились крупные предприятия черной металлургии[956]

. Дзержинский район, расположенный в 150 километрах к юго-западу от Москвы, как и всю Смоленскую область, в начале войны оккупировали немцы. Полностью Смоленская область была освобождена в сентябре 1943 года, но некоторые восточные районы освободили еще весной. Как и на всех освобожденных территориях, выжившие встраивались в трудовую систему военного времени и подлежали мобилизации. Подростков из Дзержинского района мобилизовали в школы трудовых резервов в Куйбышевской области в Среднем Поволжье, в Свердловской и Молотовской областях на Урале и в Новосибирской области в Западной Сибири. По словам Литовских, в декабре 1943 года в Дзержинском районе укрывались почти 400 беглецов из перечисленных регионов. К тому же она заявила, что подавляющее большинство бежавших из Молотовской области прячутся под Смоленском. В отношении собственного училища Литовских была уверена, что беглецы устремились прежде всего именно в Дзержинский район.

В июне 1943 году в училище, где работала Литовских, мобилизовали 300 четырнадцати- и пятнадцатилетних подростков, 36 из которых затем бежали обратно в Дзержинский район. Однако когда родители мобилизованных подростков начали писать коллективные письма директорам школ трудовых резервов по всей Молотовской области, прося разрешить их детям ненадолго съездить домой, проблема начала распространяться на все училище. Родители обращались с просьбами в милицию по месту жительства, чтобы обеспечить детям пропуск для длительной поездки на поезде. Письма, очевидно, являлись частью согласованных усилий. Одновременно подростки начали получать вызовы от председателей сельсоветов и колхозов, просивших их возвращения домой для помощи в сельскохозяйственных работах. Председатели отправляли письма и директорам школ, прилагая список учащихся, которых просят отпустить. Наконец, родители в письмах к ребятам ссылались на изменившиеся обстоятельства (свою инвалидность или болезнь, многочисленную нуждающуюся семью), требовавшие возвращения подростка домой. Некоторые в письмах даже советовали, как лучше бежать. Все это сеяло смятение среди учащихся, заявлявших, что они будут вне себя от злости, если школа их не отпустит.

Слыша призывы вернуться со всех сторон, многие подростки вскоре самовольно отправились в Дзержинский район. Как только они вернулись, сельская администрация сразу же выдала им документы, удостоверяющие, что они работают в колхозе или возобновили обучение в школе, а те, кто не был частью колхоза, получили продовольственные карточки и внутренние паспорта. Местные власти игнорировали все просьбы вернуть подростков и замалчивали сам факт получения таких просьб. Когда школы трудовых резервов подготовили документы для уголовного преследования беглецов по указу от 28 декабря 1940 года, бо́льшая часть документов вернулась с пометой председателя сельсовета, что такой-то в деревне не проживает. По словам Литовских, такие утверждения вполне могли соответствовать действительности: местная администрация просто перемещала беглецов из села в село внутри одного района.