Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны

Подобные случаи крайней нищеты профсоюзы чаще всего наблюдали на Урале, но проверочные комиссии обнаружили, что со схожими трудностями столкнулись рабочие с низкой зарплатой и в других регионах. В отчетах из Орехово-Зуева (Московская область) отмечалось, что многие работники текстильных фабрик, получающие маленькие зарплаты, слишком бедны, чтобы выкупать продукты по карточкам. Работник текстильной промышленности в среднем получал всего 351 рубль в месяц, приблизительно вдвое меньше работника танковой промышленности – самой высокооплачиваемой отрасли. 80 % работников текстильной промышленности составляли женщины, у многих из них кто-то в семье ушел на фронт, и они остались единственными кормилицами[1100]. На местном текстильном комбинате работало более 13 000 человек. В 1942 году продовольственный кризис нанес по фабрике серьезный удар: каждый рабочий в среднем проболел месяц. В июле, самом трудном месяце, каждый шестой рабочий был на больничном, причем, по оценкам врачей, 25–30 % пропущенных дней они потеряли из‐за истощения. В городе резко возросла смертность, вдвое превысив показатели 1941 года. В июне и июле у каждого сорокового жителя Орехово-Зуева обнаружили ту или иную болезнь, вызванную недоеданием: цингу, пеллагру, отек или кахексию. Рабочие получали всего около 1300 калорий в день, почти исключительно из хлеба, а многие матери еще и продавали свои хлебные карточки, чтобы купить детям молоко

[1101].

Так как число голодных смертей неуклонно росло, к 1943 году врачи, опираясь на опыт работы ленинградских медиков с жертвами дистрофии в блокадном городе, выработали единую классификацию стадий дистрофии и методы лечения для каждой из них[1102]

. Новые стандарты медленно распространялись среди рядовых врачей, часто с трудом отличавших одну стадию болезни от другой. От заводских врачей требовали выдавать меньше больничных листов и отправлять пациентов обратно на работу. Когда людям с острой фазой заболевания ставили неверный диагноз и предписывали менее тяжелую работу и больше отдыха вместо срочной госпитализации и усиленного питания, они быстро двигались к смертельному исходу. Кроме того, врачи нередко ошибочно принимали дистрофию за недостаток витаминов[1103]. Но главная проблема, даже при правильно поставленном диагнозе, заключалась в дефиците продовольствия. Поэтому несмотря на то что теперь специалисты лучше понимали природу заболевания, дистрофия и смерть от нее продолжали косить огромное количество людей вплоть до середины 1944 года, когда в распоряжении заводских медиков оказалось достаточно продуктов, чтобы снимать людей с работы и отправлять на усиленное питание. Многие рабочие надолго выбыли из строя, но большинство в итоге поправились

[1104]. За пределами оборонных предприятий дистрофия отступала не так быстро, и в конце 1945 года врачи по-прежнему лечили пациентов от менее острых форм заболевания, хотя смертность от дистрофии к тому времени уже резко упала[1105]

.

Одной из причин налаживания продовольственных поставок была помощь, оказываемая США, Великобританией и Канадой по ленд-лизу. Продовольственная помощь от союзников начала поступать в больших количествах с середины 1942 года – с условием, что продукты пойдут только на обеспечение Красной армии. В теории такая мера освобождала собственные продовольственные запасы страны для нужд населения в тылу. Однако на практике острый дефицит продуктов поначалу не позволил государству, даже с учетом помощи союзников, предоставить гражданскому населению больше продовольствия. Несмотря на помощь по ленд-лизу, в ноябре 1943 года государству пришлось урезать продовольственные нормы граждан из‐за неурожая, поэтому в начале 1944 года ситуация с дистрофией продолжала усугубляться. Только с весны и лета 1944 года продовольственная помощь союзников заметно улучшила рацион гражданского населения[1106].