Крик

– Ничего в сложившейся ситуации не получается. Если не дунет теплый ветер с самого верха. Ну, тут уж вопрос политики. Это действительно, политика. Ведь всему миру ясно, что наш хозяин вор. И все олигархи – воры. И вот впервые вора пытаются привлечь, и уже арестовали и… вдруг освобождают. Освобождают под нажимом Госдепартамента и Европарламента. И местных либералов. И каково тогда лицо руководства страны в глазах народа? Дерьмо, и ничего более. И я, как гражданка своей страны, понимаю это. Самый лучший выход из положения, по-моему, был бы такой, как это делается в цивилизованных странах. Там ведь ворует не меньше чем у нас, но грамотно. Олигарх признает себя виновным и просит прощения у всей страны, помните у японцев и корейцев? Ручки сложат как голубки и поклоны бьют. И с чувством выполненного долга идут в тюрягу. А из фирмы почти никого не сажают.

– У нас же полный разгром.

– Вот-вот. Нашему хозяину следовало признать себя виновным и на какое-то время переместиться в тюрьму, для разнообразия, подумать о жизни. Ему бы много не дали. И досрочно освободили – с чистой совестью вышел бы. И опять за дело. Причем из руководства почти никого бы не тронули. Мне ведь и сейчас говорят, возвращайтесь, мы вас не тронем. И фирма действовала бы нормально, ну доходы были бы меньше. Ну и что? Ведь у нас открытое акционерное общество. А хозяин – лишь президент. Вышел бы раньше, ну как там у них это называется?

– По УДО, – подсказывает Алька.

– Вот именно, по этому самому УДО. А он уперся, как баран. Ведь это только либералам нашим, да Госдепартаменту и Европарламенту что-то тут непонятно. Народ спинным мозгом чувствует, что он вор. Как говорил один умный человек в глубокой древности: не может олигарх, как тот верблюд, пройти сквозь игольное ушко. Не может.

– А я тебе что говорила? – молвила Алька.

– И вот что я вам еще скажу. Ведь Журавлев сразу был готов признать себя виновным. Он же знающий и умный человек и сразу все оценил, когда следствие предъявило ему доказательства.

– А при чем тут Журавлев? – переспросила я.

– Как, при чем? – удивилась Алька. – Их же вместе привлекают. Они идут как сообщники. Ты что, не в курсе?

– Ну я знаю, что Журавлев тоже арестован, но он же председатель нашего банка. Я думала у них, у каждого свое. А про него уже все и забыли. И журналюги что-то не очень. И адвокаты его не кричат.

– Он порядочный и умный человек, – продолжала Чайка. – И он дал указание своим адвокатам не позорится и не пиариться. Но они вместе с хозяином идут, и он вынужден его поддерживать. Хотя я знаю, что если бы не хозяин, он давно бы признал себя виновным. И глядишь, получил бы небольшой срок. А так, из солидарности… Они же вместе когда-то начинали. И у нас здесь, у многих, мнение, что хозяину надо бы повиниться. Тогда и многие были бы целы. И вот скажи я сейчас своим, что это самый лучший вариант. Тут же проклянут, а еще и придушат. А вы говорите – возвращайтесь. Поэтому я думаю, что после суда я, пожалуй, уйду. При любом раскладе.

Мы, под впечатлением ее неожиданных признаний, притихли и молча смотрим на нее, да смущенно переглядываемся.

Вдруг она оживилась и спрашивает, как там Антонио Вега и разрешают ли нам видеться с ним?

Мы с Алькой переглянулись и решили, что врать не стоит. И кивнули вместе.

– У нас здесь очень большие непонятки, почему он вернулся. Зачем это ему нужно? В любом случае он много теряет. Вы ничего про это не знаете?

– Ничего, – уверено говорит Алька. – Сам он молчит об этом, мы не упорствуем, это же, в конечном счете, очень личное.

– А у нас безопасность пришла к выводу, что он это сделал из-за женщины.

– Не может быть. Из-за женщин в наше время такие глупости никто не совершает, – говорит Алька. – Да и из-за какой женщины? Хотелось бы на это чудо посмотреть.

Я сразу вспомнила, как мне Федоровна говорила про слухи в ЦБК по этому поводу. Сижу ни жива, ни мертва. Как им это стало известно? Чайка достает из своей сумочки маленькое зеркальце и подает его Альке.

– Смотри.

– Чего смотреть? – говорит Алька. Но в зеркальце глянула.

– Вот из-за этой прелестной рожицы и вернулся Антонио в суровую Россию.

– Вы что, смеетесь, Полина Ивановна? – воскликнули мы с Алькой одновременно.

– Алевтина, это, конечно, чудесно. В тебя можно влюбиться и на всю жизнь. Но будь, пожалуйста, осторожнее.

– Но откуда это у вас? – удивилась теперь уже и я.

– Какие-то люди, вроде иностранцы, видели вот ее, – показывает Чайка на Альку, – в ресторане, в подмосковном, с Антонио, на его дне рождения. Мы проверили у себя в кадрах – действительно, у него тогда был день рождения.

– Да как же так?

– Тебя засекли, когда ты там пела с эстрады. Тебя даже сфотографировали. Говорят, блестяще пела. Зал ревел. А потом врезала очень лихо какому-то иностранцу по фэйсу. Эти иностранцы тебя называли красной бестией.

– Не может быть, – говорю я.