Кристальный пик

— Ха-ха, а вспомнить-то, как все начиналось. Недаром говорят, что самая крепкая дружба — это дружба, зародившаяся после драки! — ощерился тот, когда Солярис, поддавшись на мои уговоры, согласился в конце пира разделить с ним полный рог с настойкой из мелассы. По традиции подобное питье связывало побратимов, как кровь, как одно сражение.

Сделав свой глоток, закрепив почетные узы, заставившие Кочевника гордо воссиять и снова схватиться за еду, Сол бросил на него хмурый взгляд.

— Дружба? Когда это мы успели стать друзьями? — И, когда лицо Кочевника вытянулось, и даже Мелихор выронила орешек из когтей, который грызла со всех сторон, пытаясь открыть, Солярис ухмыльнулся. — Да шучу я.

— Знаешь, дружба-дружбой, но мое желание убить тебя крепнет с каждым днем.

— Хочешь попробовать еще раз, пес?

И все стало, как прежде. Все снова стало хорошо.

***

— Готово, драгоценная госпожа! Мы закончили!

Как я и думала, мастера не управились к сроку,  . Слуги только-только начали прибирать Медовый зал после отъезда ярлов, что пили и ели там восемь суток кряду. У его порога все еще вились атласные ленты, сорванные с потолка, и лежали грязные ковры, истоптанные в танцах. На задний двор катили пустые бочки, — по меньшей мере с сотню, а по всему замку тянулся пряный шлейф. Всего лишь пройдясь по коридору, уже можно было опьянеть.

Отложив стопку рыхлых бумаг и дощечек, — на бумагах Гвидион всегда излагал расходы и важные государственные моления, а на дощечках — прошения победнее да попроще, крестьянские или городские, — я поднялась со своего места и вышла из-за стола Совета. Самих советников здесь уже не было, поэтому не было свидетелей и того, как я заламываю от волнения пальцы, идя следом за мастеренком, прибежавшим ко мне с известием. Он, чумазый и сгорбленный после долгих часов работы, проводил меня в самое сердце замка — туда, где стены покрывали трещины, мрамор и кровь, и где каждая история брала свое начало.

— Он прекрасен, госпожа! — вздохнул Гвидион, прибыв на место даже раньше моего, несмотря на скорый отход ко сну: под шерстяном плащом угадывалась ночная сорочка. — Прекрасный трон для прекрасной королевы.

Трон. Он сменялся каждый раз, когда в Дейрдре сменялся правитель. Нынешний король всегда самолично заказывал трон для будущего. Но сначала он смотрел и предсказывал, каким правителем тот станет — какой камень, форма, цвет отразят его лучше, чем слова и мысли. Трон отцовский, который они дробили больше месяца, до того здоровым оказался тот монолит, был черным и с острыми гранями — прямо как отцовское сердце. Мой же трон, который теперь возвышался на его месте, напоминал сундук с сокровищами. Золотое стекло обрамляло самоцветы вдоль спинки с подлокотниками, и вместе они образовывали цветочный узор, похожий на витраж. Набравшись смелости, я медленно подступилась и дотронулась до них кончиками пальцев. Наощупь те оказались удивительно теплыми, будто нагрелись от тающих вокруг свечей, и грани их не резали, не цеплялись. Плавные, закругленные края без острых выступов и углов.

— Прекрасный трон, — повторила я шепотом и отстранилась, так и не осмелившись на него сесть.

Когда все ушли, я осталась. Стояла напротив трона точно так же, как в последний день, когда видела отца в живых. Тогда я была принцессой, заложницей чужой воли — теперь же я была королевой, заложницей судьбы. Раньше гобелены, шитые золотыми нитями, скрывали пятна и несовершенства этого зала, но я повелела снять их и отказалась возвращать. Поэтому тронный зал был совершенно пустым, одновременно чистым и скверным, белоснежным и темным в просачивающейся из окон чернильной ночи. Швы между каменными плитами напоминали шрамы на человеческом теле, темно-бордовые — их тоже оставили чужие мечи и жестокие приказы. Эти швы, как и потемневшие от времени молочные стены, были концом отцовской истории и началом моей. Потому я и не собиралась прятать их, покрывать золотом или отбеливать. Статуя Дейрдре из нефрита, воздев руки к небу, видела мою решимость их принять

. И не допустить, чтобы их становилось больше.

Бриллианты на ее диадемы засияли, как звезды, когда за окном вдруг раздался пронзительный волчий вой.

— Неужели... — выдохнула я, тут же забыв о троне, и выскочила из зала прочь.

«Это ты ко мне с просьбой обратилась, а не он. Но раз, говоришь, не твоя награда... Хорошо, я приду к нему, когда настанет время».