— Так разве не твоя королева-то?
— Моя, — ответил Солярис сухо. — Но еще раз посмеешь скорчиться — убью. И если согласишься, тоже убью.
После этого Солярис невзначай предложил Гвидиону прогуляться, и с тех пор он больше ни разу не заговаривал со мной о «сохранении сверкающего рода». Не нашел смелости заговорить и теперь. Только сглотнул, пронзенный блеском желтых глаз, и отвернулся назад к своей тарелке.
— Я хотел сказать, что сейм проходит просто замечательно, госпожа! — проблеял он, берясь за кубок, и я сдержанно кивнула, скрывая вздох облегчения, наступившего сразу от множества вещей.
Гвидион был прав: прошло уже несколько часов с начала пира, а никто до сих пор не бросил мне вызов и не прислал ни одного оскорбительного письма. Девять столов Медового зала были заняты от края до края. Четыре из них, не считая Дейрдре, занимали люди, а три — драконы. И те, и другие смеялись, пили и ели, как полагается. Даже если у кого-то и оставалось желание роптать на меня, после всех слухов и тысячи керидвенских саванов, разошедшихся по Кругу вместе с ними, ни у кого больше не находилось на это смелости. Даже ярл Тиви из Талиесина и ярл Клемент из Медб вели себя смирно, усыпав по приезде мой помост таким количеством шелка и кожаных изделий, что хватило бы одеть целую армию — то была не дань и не повинность, но искупление. Я могла только гадать, что заставило их прибыть на сейм засветло и умолять меня позволить им стать частью Круга обратно — страх перед драконами, что отныне не сводили глаз с их земель, оставшись в числе моих хирдов, или же гейс, который они нарушили. Тот наверняка вернул свою силу, как вернули силу божества. Очевидно, именно поэтому оба ярла и выглядели такими измученными, что даже не осилили ни одного бочонка с пивом, и беспрекословно испили из круговой чаши вместе с драконами, пущенной по Медовому залу одним из них.
Пурпурно-золотые ковры, как сумерки на небе и осенние листья на улицах города, стелились по полу рядами. На них танцевали
Будучи известным средь сородичей ученым, именно Шэрай был избран ими возглавить Немайн, чтобы навеки избавить его от рабства, ибо «обесценивание жизни ничто иное, как следствие обесценивания знаний, воли и ума». По тому же принципу Старшая Акивилла, — Коронованная Травами, которая на Сердце взрастила персиковый сад из двух засушенных косточек, — возглавила Керидвен, — край стужи и давно умершей земли, непригодной для возделывания, — а ярлом Фергуса, самого златоносного туата, стал дракон высокий и крепкий, словно шахтерский молот. Глядя на них троих, я буквально видела, какое будущее ждет мои туаты — и была абсолютно спокойна за них.
— Я пошутил, я пошутил!
Поросячий визг Дайре неожиданно достиг самых дальних уголков Медового зала, и все гости обернулись. Я успела увидеть, как он наклонился к уху Ясу, подсев к ней на скамью, и прошептал ей что-то, от чего ее смуглое лицо вспыхнуло красным, и она схватилась за пустой кувшин, как за дубинку. Вовремя заметив, что я смотрю на них, заинтересованная, Ясу неуклюже застыла с ним, поднятым над головой, и быстро вернула кувшин на место. А затем взялась вместо него за бронзовый кубок с медом.
— За драгоценную госпожу Рубин! Да будет долог и славен ее век! — крикнула Ясу через весь за. Голоса, вторившие ей, были пьяными, но искренними. К ним примешался и голос ярла Клемента, порядком захмелевшего и явно позабывшего, как унизительно он вел себя на прошлом сейме, и даже голос Сильтана, довольно сидящего в углу с одной из альмей на коленках.
Но всех их заглушил голос другой — неистовый требовательный рев:
— НЕСИТЕ МНЕ ОГУРЦЫ!