Кровь как лимонад

Допив кофе, он произнес:

— Я в таких случаях стараюсь все забыть и радуюсь, что в нас пока не вживляют микрочипы, как в будущем.

— Что за микрочипы? — спросила заинтригованная Настя.

— Как в «Черном зеркале». Думаю, скоро такие изобретут. Которые записывают всю твою жизнь. Пришел ты домой в три часа ночи, говоришь супруге, что задержался на работе. Она — хлоп! — подключается к твоему чипу и видит, как ты в сауне развлекался… Или съездила ты в отпуск, друзья спрашивают: «Ну как?» Ты: «Сейчас покажу». Подключаешь микрочип к телевизору, вы сидите и смотрите, как ты на пляже валяешься. И тут системный сбой, косяк в чипе, вирус — и изображение перескакивает на тот момент, где ты, такая высокодуховная девушка, бомжа пиздишь из-за плюшки какой-то…

— Эй! Слушай! — поморщилась Настя. — Я же тебе не для этого рассказала!

— Вот! И тогда будешь думать о том, как себя вести. Единственный способ, по-моему, изменить мир к лучшему…

— Жека, — Настя прикончила остывший кофе, — объясни мне… Не могу понять, откуда ты такой взялся?

— В смысле?

— Я про твой образ жизни дворового пацана… И род занятий… Такой пересмотревший «Курьера» гопник с эзотерическими загонами.

— С чего это с эзотерическими? — не понял Жека.

— Да с того, что, кроме как волшебством, это ничем нельзя объяснить. Я же должна была тебя отшить на вечеринке у Шато Марго и забыть, а не тусоваться с тобой, потому что с тобой интересно. Постоянно этому удивляюсь… Вот эти твои стихи. Это же Бродский, да? Откуда?

Жека хмыкнул.

— Со стихами все просто. Лето после седьмого класса тусовал в Солнечном, на даче у деда Стаса. У соседей был небольшой огород, а на нем стояло пугало. Я на третий день облил его ворованным же бензином и поджег. Ночью. Конечно, не сто тысяч спалить, чего там, но все равно зрелище — огонь. Все соседи перепугались. Дед и решил наказать меня. Снял с полки первую попавшуюся книгу стихов и велел, чтобы я каждый день учил по одному стихотворению. Попался сборник Бродского. Я сначала обрадовался, что не Пушкина, но оказалось, что учить Бродского — вообще не сахар…

— Но учил?

— Учил. Дед приезжал с работы (он каждый год с весны на даче жил) и проверял. Я неделю поучил, а потом забил. Он узнал и на следующий день меня с книжкой в чулане запер. Сказал, с меня три стихотворения. Мол, проценты. Пока не выучу, он меня не выпустит. Пришлось учить… Помню, есть хотелось и… По нужде ходил в щель между половицами. Такое у меня было поэтическое лето. Но Бродского полюбил, он бешено крут, конечно. Многие стихи до сих пор помню… Знаешь, — без перехода продолжил Жека, — ты мне очень нравишься.

— Ты меня еще в юбке и на каблуках не видел…

— «Она надевает чулки, и наступает осень; сплошной капроновый дождь вокруг. И чем больше асфальт вне себя от оспин, тем юбка длинней и острей каблук».

— Здорово… Только, если серьезно, ты ведь меня совсем не знаешь.

— Может быть. Но это не мешает тому, что ты мне нравишься. Я серьезно.

Настя посмотрела ему в глаза:

— Ты мне тоже нравишься… И что нам теперь с этим делать, а?..

— Давай сдадим «субарик» и поедем к тебе. Или ко мне. Посмотрим «Служанку» в подходящей компании друг друга.

— Я в деле.

Они вышли из павильона на хмурую улицу, где продолжался дождь и стоял «субару», который Жеке нужно было заправить и гнать через Центр.

Перед этим взяв в руки чужой отрезанный палец.

* * *

По дороге он еще по разу без всякого результата набрал номера Аббаса и Темира.

Свернув с Фонтанки, заставленной припаркованными машинами, Жека выехал на Троицкий мост. Впереди — Петропавловка, сквозь завесу мороси выглядевшая спокойной как мертвец. За ней, в парке с пожелтевшими деревьями и прибитыми дождем к асфальтовым дорожкам листьями, прятались Планетарий и зоопарк. Животные там сейчас, наверное, забились в дальние углы своих вольеров и клеток и имитируют грусть. Петербургская осень — капсула времени. Такой же ее видели Петр Первый и Достоевский. Вот и сейчас она перевалила за ту ежегодно настающую невидимую грань, за которой пора прятать фотоаппараты и доставать зонты, встречая октябрь насморком и молоком с медом и содой.

Встав перед светофором, Жека позвонил Насте.

— Поворачивай к мечети и жди где-нибудь там, неподалеку.

На Кронверкском, сразу за метро, он встал в пробку. Вроде бы воскресенье, удивился Жека. Простояв без движения минут пять, понял, что дело дрянь. Стараешься, оказываешь услугу, а в итоге ты по пояс в дерьме.

Он сдал назад, напугав стоявшую за ним на «туареге» блонду. Блондинка пронзительно, будто вскрикнула, бибикнула. Ворочаясь с боку на бок, как человек, пытающийся поудобнее устроиться в постели, Жека кое-как приткнулся к тротуару между двумя машинами. Зажал вишневого цвета «камри» — да и наплевать. Сейчас отдаст ключи Аббасу — и все, больше это не его проблемы. Вернется к Каменноостровскому, где в «астре» его ждет красивая неэвклидова девочка с волосами, пахнущими шарлоткой, с тесной вагиной и стигматой на правой ладони. У метро зацепит для нее цветов. Какие, кстати, она любит? И любит ли вообще? Надо же, с бездомным дралась, хмыкнул Жека.