– Да, она его знала. Он умер за несколько дней до нашей свадьбы. Это было десять лет назад. Его знали все.
– И вы сразу уехали?
Оля кивнула.
– Отчего умер ваш жених?
– Острая сердечная недостаточность. Врач сказал, перенервничал перед свадьбой.
– Судя по тону, вы в это не верите.
– Я не знаю. Саша никогда не жаловался на сердце.
– И вы сразу уехали, не сказав ни слова о ребенке. Вы кого-то подозревали… в чем? Как отец относился к вашему жениху?
– Очень хорошо.
– А сестра?
– Тоже. Такая, знаете, детская влюбленность. Ей было тогда четырнадцать.
– Откуда вы знаете Анну Кулик?
– Это Сашина сестра. Мы называли ее Нютой. Она была маленькая, как мышка. Саша заменил ей родителей, она его обожала. После его смерти родственники увезли ее в другой город, и мы потерялись. Мне очень стыдно, теперь я ее не отпущу.
– Аня не жаловала вашу сестру и не сказала, что они были знакомы. Вы не сказали сестре о племяннике. Она любила Сашу, значит, ревновала… Что она сделала? В чем вы ее обвиняете?
– Господи, ни в чем! – Оля всплеснула руками. – Я не могу ее обвинять. Она была очень импульсивна, верно, и если ей чего-то хотелось, она добивалась этого любыми способами – оговаривала наших домоправительниц, и тех изгоняли, учителей в школе, закатывала истерики и кричала, что отравится. Дядя Паша… это мой отчим, бросался исполнять любую ее прихоть. Я не знаю, что она сделала. Но я не могу избавиться от мысли: она сделала бы все, чтобы помешать свадьбе. Повторяю себе, что она была ребенком и не могла, не надо ее демонизировать, но ничего не могу с собой поделать. Да, я сбежала, чтобы не видеть ее! Нюта считает, что она отравила Сашу. Травами, грибами… не суть! Это абсурд, я ни минуты не верю, но я знаю… мне кажется, что если бы она могла, то отравила бы. Никаких тормозов, никаких границ, полная вседозволенность. Она бы не отдала его…
Федор молчал, переваривая услышанное.
– Извините, я не должна была… – сказала Оля, но раскаяния в ее голосе не было, она смотрела на него с усмешкой.
– Это я виноват, – сказал он. – Иногда не нужно ворошить прошлое. Пережито, забыто. Тем более сейчас.
– Да. Но я рада, что сказала… – Она оборвала себя и спросила: – Что вам уже известно? Версии, мотив?
– Так, ничего конкретного. Ваша сестра обладала талантом наживать врагов. Она играла людьми. Вам знакомо имя Леон Маркин?
– Нет. – Оля не спросила, кто это, как девяносто девять женщин из ста.
– А Егор Шеремет?
– Так, кажется, звали того мачо… я говорила о нем.
– Что вы думаете о Руслане Бродском?
– Он мне понравился. Честный, порядочный… немного скучный. Вы с ним знакомы?
– Имел удовольствие. Мне он тоже понравился – дельный, предприимчивый. Те, кто с ним работал, его хвалят. Талантливый архитектор.
– Он очень любил сестру… Все время расспрашивает про наше детство, какой она была, про отца… Он искренне переживает.
– Не факт, что свадьба состоялась бы.
– Почему вы так думаете?
– А вам это не приходило в голову?
– Ну… Приходило, да. Но я ее хорошо знала, в отличие от вас. Откуда подобная мысль?
– Разные психотипы. Руслан не ее мужчина, в отличие от гонщика, с которым она дралась. Руслан – респектабельный, пресный и скучный.
Ольга кивнула, соглашаясь.
– Кстати, Егор Шеремет был на показе, где и узнал про свадьбу.
– Егор был в Доме? А кто его пригласил?
– Наверное, тот, кто рассчитывал на скандал. Или та. Не исключаю, что ваша сестра захотела устроить спектакль. Игорек сказал, она была актрисой и постоянно играла роль. Тем более если свадьба была блефом…
– Вы его подозреваете? Что он говорит?
– Поговорить с ним не удалось. Квартира заперта, соседи сказали, что Шеремет не появлялся там уже несколько дней…
…Мужчина сидел за письменным столом, задумчиво глядя в пространство. Стояла ночь, горела зеленая лампа. Рядом с ней стояла бутылка виски; в руке он держал стакан, напрочь забыв о нем. В центре вытянутого овала света лежал скомканный клочок бумаги с одной скупой строчкой: «10.000$» Продолжение картинок. Он нашел это у себя в кармане. Шантажист был рядом. Настолько, что сумел сунуть ему в карман записку. Он снова и снова перебирал всех, кто оказывался рядом, и ничего!
Почти три недели шантажист не давал о себе знать, и он было подумал, что того поразила молния. Оказывается, жив и здоров. Десять тысяч – сравнительно немного, значит, будет продолжение. Пробный камень. Эта сволочь будет тянуть из него соки, упиваясь его бессилием. Сидеть в темноте, а он как на сцене – щурясь от яркого света, беспомощный и ослепший. Он будет ходить и озираться, настороженно рассматривая тех, кто вокруг, подозревая их, ненавидя и пугаясь собственной тени.