Кто ты будешь такой?

Соловьева обычно уходила почти сразу после того, как появлялся Жуковский. Одеваясь в прихожей, ссутуливалась, сникала. С матерью она была оживлена, деятельна, весела, а надевая берет, глядела в зеркало с унынием. Жуковский, бывало, в это время смотрел на нее. Она это видела в отражении, но выражения лица не меняла. Не считала нужным перед ним притворяться. Однажды он, и сам не зная зачем, минут через пятнадцать после ее ухода вышел на лестничную площадку. Она сидела на лестнице и разглядывала свои ладони. Услышала, как скрипнула за спиной дверь, но не обернулась. Жуковский тоже молчал, не зная, что сказать. Было так тихо, что он слышал свое дыхание. Поднялась. И все так же, не оглядываясь, пробежала по ступенькам вниз. Хлопнула подъездная дверь.

Как-то в конце декабря в свободный от лекций день Жуковский вышел утром из дома, намереваясь поехать в архив в Москву. Поглядел на серое низкое небо и свернул в другую от станции сторону. И вот он уже стоял перед дверью в коридоре в учительском доме. Тут по-прежнему пахло разогретым вчерашним супом и все те же мокрые санки стояли в углу. Ключ он давно отдал Соловьевой, но прежде чем вернуть, сам не зная почему, снял дубликат. Оглядываясь по сторонам, удостоверившись, что свидетелей нет, ужасаясь сам себе, он вставил ключ в замочную скважину. Замок поддался. Жуковский зашел в комнату и притворил за собой дверь. Бесшумно задвинул засов.

Из-за недостатка освещения сперва показалось, что зрение его село, пришлось щуриться, присматриваться к каждой вещи. День был из тех бессолнечных, бесцветных, будто невзаправдашних, каких каждую русскую зиму выдается несметное количество. Потребовалось время, чтобы унять волнение. Придя в себя, Жуковский тщательно вытер ботинки о коврик у двери, разулся и, судорожно вздохнув, прошелся по комнате.

Соловьева и не думала обживаться – вот что в этот раз он понял. Ни плаката на стене, ни фотографий, ни мягкой игрушки какой-нибудь, девушки вроде так их любят. Все тут было как в сентябре, только в ужасном беспорядке. Приближался Новый год, но ни елки (у них с матерью уже стояла в гостиной и по вечерам мерцала огнями в темноте), даже шарика какого-нибудь или игольчатой мишуры в комнате не было. Он открыл дверцу маленького холодильника – молоко, пакет яблочного сока, заветрившийся кусок колбасы, засохшая четвертинка грейпфрута. В буфете из еды нашлись еще полпачки гречки, сахар, банка растворимого кофе. На столе, за которым Жуковский в прошлый раз сидел, остались следы после завтрака – крошки, нож в масле, чашка с недопитым кофе. Здесь же, на столе, красовалось зеркало на ножке. Старое, с темными пятнами у металлического ободка. Оставила какая-нибудь учительница лет тридцать назад. Он поймал свое лицо в отражении – бледноватое, рыжие усы, серые глаза. «Как ты мог забраться в чужую комнату, Андрюша?»

Из-под ножки зеркала торчала карточка. Жуковский вытянул ее, это оказался календарик на текущий год. Все даты, которые прошли, были зачеркнуты. Сегодняшний день был уже тоже зачеркнут, хотя было всего около десяти утра и Соловьева всего час как начала работу в библиотеке.

Он пересмотрел книги на этажерке. Немного. Все романы. Больше зарубежные, но было и два наших, русских. Улицкая «Казус Кукоцкого» и «На Верхней Масловке» Рубина. Новенькие, с ценниками. Вот на что Соловьева тратила деньги. Открытый пакетик с фундуком, Жуковский взял один орешек, покрутил, перекатил подушечками пальцев, положил в карман пальто. Еще на этажерке обнаружилась жестяная круглая банка из-под печенья, мать в похожей хранила нитки и иголки. В банке был паспорт, деньги, пять тысяч рублей – негусто, и тот самый билет в театр, который Жуковский в прошлый раз поднял с пола. Паспорт Жуковский уже видел в сентябре, но в этот раз тщательно переписал все данные, в том числе и адрес в Иваново.

Ни одной фотографии, письма, открытки. На нижней полке этажерки лежал рулон. Развернул: театральная афиша. Содрана откуда-то, где и остались навсегда ее края. Название спектакля, портреты актеров. Свернул и положил назад.

В шкафу на полке – несколько футболок, свитеров, спутанных друг с другом, – можно подумать, что они только что яростно боролись и замерли как по волшебству, едва Жуковский отрыл дверцу шкафа. На другой полке – носки, колготки, нижнее белье, тоже все в беспорядке. Одну неожиданную вещь он все же обнаружил, но совсем иного рода, чем ожидал (а чего он ожидал?). Так вот: на нижней полке в пакете лежали резиновая шапочка, купальник, сланцы, розовое полотенце. Из пакета наотмашь шибало хлоркой. Соловьева ходила в бассейн? Куда именно? Тоже глупый вопрос, потому что Жуковский даже не знал, где в Медвежьих есть бассейн.