Кто ты будешь такой?

Он вернулся к отсеку с кухонькой. Электрическая плитка. Чайник, воды на донышке – хорошо, быстро вскипит. Он включил плитку. Взял чистую кружку, ну нет, не очень чистую – помыл тщательно, брезгливо не прикасаясь к губке, которой шел уже не первый месяц. Эмаль раковины треснула, чистотой тоже не отличалась. Ложка растворимого кофе, сахар. Подождал, пока чайник зашумит. Заварил. Сел с чашкой за стол.

Соловьева явно не утруждала себя мытьем полов. Он инстинктивно приподнял пальто, зажал свободной рукой. Отпил кофе, глядя в окно. По карнизу прошелся голубь. Вдалеке, на следующем холме, а всего в Медвежьих их было шесть, виднелся крест Троицкой церкви, построенной в конце восемнадцатого века. Небо немного посветлело и еще посинело. Если встать и подойти к окну, то можно увидеть внизу городской сквер, который отсюда, сверху, напоминает гигантский валежник. Упадешь – отпружинит.

Жуковский глотнул кофе и перевел взгляд на цветок на подоконнике. Цветок показался знакомым – мать наверняка отдала. Сам подоконник был цвета крем-брюле – когда-то белая густая краска стала такой за долгие годы. Если Соловьева за чем-то следила и ухаживала в этой комнате, то за цветком. Он выглядел хорошо. Что-то торчало из-за горшка. Апельсиновая корка? Засохшая, если судить по цвету, но если вглядеться в пористую консистенцию – вполне свежая. Жуковский поставил чашку, подошел посмотреть поближе. Это оказалась записная книжка. Собственно, это была телефонная книжка с прорезанными буквами по бокам. Но никаких номеров в ней Жуковский не обнаружил, зато, пролистнув, заметил записи. Они шли не подряд, с перерывами на чистые страницы, выскакивали, как засохшие мухи, когда пролистываешь.

Купила сегодня эту книжку. Анна Иоанновна говорит: если записывать свои мысли и чувства, то пережить все что угодно легче. Попробую. Но не сегодня, потом как-нибудь.

Утром, собираясь на работу, вспомнила стихотворение из маминой тетрадки. Как же это точно! Если бы у меня был хотя бы его носок! И почему я не взяла ни одной его вещи? Почему не подготовилась? Глупо.

Что же я натворила?!!!!

Если кому-то рассказать о том, что я сделала, никто не поверит. Существуют ли еще такие дуры, как я?

Все чаще я думаю, поймет ли М. меня? Простит ли? Как мы встретимся? Где? Когда? Нет, в самом деле – а ЧТО я ему скажу?

Сегодня я запаниковала. Убежала с работы, сказавшись больной, пошла домой, но только представила эту ужасную комнату, как повернула к А.И. Расплакалась у нее. А.И. отпоила меня, обняла, успокоила. Заварила тра́вы в стеклянном чайнике. Глядя, как они разворачиваются в кипятке в подводные красивейшие водоросли, я и правда пришла в себя. Мы попили чай, потом продолжили разбирать шкафы. А.И. сказала мне сегодня, что когда-нибудь я буду одинаково любить и ценить как ужасные, так и счастливые события. Послушай, сказала она, когда основными событиями для тебя, как сейчас для меня, станет смена времени дня или года, тогда все, что происходило с тобой в начале и середине жизни, будет казаться бесценными дарами. Тебе будет все равно, хорошими они были или плохими, главное – сильно задевали тебя эмоционально. Или обрушивали тебя эмоционально? Нет, она как-то не так сказала, а… ну, в общем, ладно, смысл такой. Не знаю, как все это правильно записать. Никогда не умела писать сочинения. Наверное, поэтому курсовую и не сделала. Так вот, не могу поверить, что это правда, то, что сказала А.И. Может, она просто хотела меня утешить?

Надо было соглашаться на Венецию или Стамбул. Все равно вышло, что я сплясала под дудку этого старикана. Я думала, что, прячась в ужасной дыре, не запачкаюсь, точнее – не запачкаюсь слишком сильно. Ага, как же.