Культурный дневник 04.06.2013- 30.01.2013

Два вечера подряд я смотрел в пражской синематеке фильмы Павла Юрачека (1935–1989). Он был важнейшим режиссером чешского кино 60-х годов, хотя и снял всего три картины. Карьеры его товарищей по новой волне так или иначе продолжались (в эмиграции или в "нормализированной" гусаковской Чехословакии"), но Юрачек оказался настоящей жертвой оккупации: после запрета фильма "Дело начинающего палача" (1969) он был изгнан с киностудии "Баррандов" и за двадцать лет ничего не снял. Вот как он описывает 22 августа 1968 года в своем дневнике:

…Начали стрелять. В воздух. Потом бронетранспортер повалил женщину и переехал ей ноги. Я отбежал к стене и, прижавшись к ней, ждал конца. Возле меня стоял английский журналист, подбородок его трясся, и он без конца повторял слова о русском империализме. Мертвого уложили на капот такси, у него была прострелена голова. Кровь стекала по крылу автомобиля на землю. Они здесь уже второй день, двести тысяч, двенадцать дивизий, стреляют и убивают. Но они не выиграют!

Они не выиграли!

Именно это поражает меня.

Они не знают, как поступить с этой страной.

Носорог против бабочки.

Мы ускользаем от них.

Они смотрят на нас, разинув рот.

И сейчас стекла в окнах моей квартиры дребезжат от выстрелов. На письменном столе подскакивали предметы, а я в ванной комнате писал на колене письмо Ларисе Шепитько, чтобы ни она, и никто другой из моих московских друзей уже никогда не звонил бы в мою дверь.

Герой фильма "Кариатида" решил взять кошку напрокат​"Кариатиде" Юрачека в этом году исполняется 50 лет, это первый в подсоветском мире сюрреалистический фильм. Герой обнаруживает в Праге заведение под названием "Прокат кошек", берет на день хмурую кошечку, но вернуть ее не может: ателье проката исчезло. Так он и бродит с кошкой в портфеле, разыскивая заодно некоего Йозефа Килиана, сгинувшего в кафкианских закоулках. Какие-то из потайных ящиков этого фильма в 1963 году можно было открыть политическим ключом (молодой человек шагает по темному коридору, где свалены старые транспаранты 50-х годов и портреты Сталина), но теперь этот ключ заржавел и погнулся. Есть намеки на оккупацию в "Деле начинающего палача" (остров Лапуту, накрывающий всех своей тенью, – не Советский Союз ли?), но это тоже неважно: сюрреалистическое повествование тем и хорошо, что движется алогично и истолковывать его можно как угодно. Сейчас, когда злободневность стерлась, фильм замкнулся в своем вымысле, как тот самый плывущий в воздухе остров Лапуту.

Актуальность исчезла, зато со временем проявляются профетические свойства такого рода зашифрованных произведений. Подобно вещему сну, они иной раз устрашающе предсказывают будущее. Я думал об этом, когда смотрел второй фильм Юрачека "Каждый молодой мужчина" (1966). Появление танков на экране, разумеется, напоминает сегодняшнему зрителю о том, что случилось через два года после премьеры. Но гораздо интереснее другая сцена, первая роль двадцатидевятилетнего Вацлава Гавела:

Дело происходит в больнице, куда молодого солдата отправили с воспалением ахилловых сухожилий. Гавел по распоряжению медсестры подбирает спичку с пола и продолжает курить. Годы добавили в эту сцену неправдоподобия (кто сейчас осмелится достать сигарету в приемной врача?), но главное, что в ней, как в Кащеевом яйце, заключена судьба будущего президента: через 30 лет неисправимый курильщик Гавел заболеет раком легких, а больница станет его вторым домом.

Вот как завершается запись в дневнике Павла Юрачека, которую я уже цитировал, от 22 августа 1968 года:

Что делать с остатком жизни?

Лучше бы мне заболеть раком. Умер бы без позора.

Через 20 лет, в мае 1989 года, Юрачек умрет от рака колена. Вацлав Гавел, несколько дней на освобожденный из тюрьмы, придет на его похороны.

Несколько лет назад я перевел эссе Уильяма Берроуза "О случайностях". Берроуз рассказывает историю человека, который заранее знал, что заболеет проказой – лошадь сама принесла его к лепрозорию.