В Японии, стране эстетов, такого поэта давно бы обожествили – но, надо заметить, Ахмадулину и у нас любили всегда. В юности страстно и пристрастно, в зрелые годы с оттенком восхищенного уважения. О том, какие чувства внушала юная Ахмадулина, можно понять хотя бы из дневников ее мужа (одного из), писателя Юрия Нагибина. В глазах обезумевшего от страсти и ревности мужчины Ахмадулина предстает обольстительным демоном, всезнающей ведьмой. Ее лицо встает над городом вместо солнца, ее голос сводит с ума… да, умели жить и чувствовать наши шестидесятники. Им есть что вспомнить уходя – а они уходят. Дай Бог долгих дней жизни оставшимся, но это поколение – как поколение – покидает историческую сцену. И без всяких сомнений, на этой сцене Ахмадулина была одной из главных и заветных героинь.
Она сама с пронзительной точностью определила свое значение – «я знак, я намек на былое…» Она хотела напоминать собою о торжестве Русского Слова, о Пушкине, о Серебряном веке, «о том, что сохранны Марина и Анна и нерасторжимы словесность и совесть». О том, что мы не просто двуногие алчные гады, ползающие по оскверненной нами земле, что мы можем думать, говорить, читать, восхищаться, чувствовать истину и красоту.
О том, что культура – это не набор толстых скучных книг и картин, а уникальные духовные технологии, овладев которыми мы можем развить свой внутренний мир до космических размеров и жить потрясающе интересно и достойно.
В русской культуре для Ахмадулиной все было живо, все говорило ее сердцу. Она писала замечательные литературоведческие эссе, хотя с юности побаивалась ученых, с юмором описав в одном стихотворении, как ее пригласили в гости литературовед и «жена литературоведа – сама литературовед». «Ведь для того, чтоб мною ведать, вам надобно меня убить!» – восклицала героиня. «Ведать» Ахмадулиной было нетрудно – настолько, при всей изысканности, были ясны и прозрачны ее классические стихи. В них нечего расшифровывать и трактовать. Их надо декламировать и петь, как правильно решил Эльдар Рязанов, когда в «Иронии судьбы» его милая учительница взяла гитару и…
Ох ты, как красиво! – вздохнули тогда миллионы зрителей и многие не поленились потом прочесть неведомую доселе Ахмадулину. Она никогда не презирала людей, но не считала для себя возможным адаптировать для них свое творчество. Какой голос Бог дал, тем она и пела – а птицы, как известно, не умеют фальшивить.
Такой же органичной была ее вера, которая спокойно жила в ее душе, как живут на берегах русских рек маленькие белые церковки с золотыми куполами. Конечно, Христос – потому что не может быть ничего лучше, естественнее и прекраснее. Весь мир ее души вообще был устроен на прочных и вечных началах. «Когда моих товарищей бранят, я понимаю слов закономерность, но нежности моей окаменелость мешает слушать мне, как их бранят…» Что тут добавишь? Что возразишь? Блажен тот, кому дано так чувствовать и так понимать жизнь…
Прощай, Прекрасная дама русской поэзии! Прими наши слезы и вздохи – ничего, кроме любви и благодарности, ты не вызвала в нашей душе.
Божий подарок
Полноватый, с короткими ногами, ни слуха ни голоса, с легкой лицевой асимметрией, с фурункулезом, с детства нездоровый – все это так и ничего этого нет, только яростные блики света, только сияние божественного таланта. Земного, чувственного, владевшего всеми оттенками юмора и лирики. А как же драматическая и трагическая глубина?
Конечно, и это тоже. Но знаете – бог с ней, с трагической глубиной. На эти дела были у нас особые актеры, и мы их знаем, а Миронова любим не за это.
Скажем, Смоктуновский или Леонов – огромные актеры. Но их не назовешь «подарок женщинам», в любовных историях на сцене и экране они не отличались. А Миронов как раз в этом был силен, много знал о «странностях любви», о страстях и увлечениях, романтических привязанностях, да даже о простом невинном флирте и легкомысленных связях. Тут между экраном-сценой и живой жизнью зазора не было!