Читаем Культурный разговор полностью

Битва культуры и варварства требует мужества, бессчетных сил, и мужество у Вульфа было – до последней черты. Он знал, что слава и признание могут прийти поздно (к нему эти редкие гости заглянули после шестидесяти!), однако у человека, как говорится, обязаны быть «все дома». Виталий Вульф не был любимцем судьбы и всего добился собственным трудом. Исключительно внятная, ясная, полезная людям жизнь.

2011

Неповторимый

Михаил Козаков

Актер он был первоклассный, режиссер неровный, с одним шедевром и тремя интересными фильмами, чтец – на любителя, а литератор отменный – его автобиографические книги читаются не хуже авантюрных романов.

Но не так уж важно, где именно, в какой области сильнее выразился неповторимый «аромат личности». Козаков – это Козаков: запоминался с первого предъявления.

(Неправдоподобный красавчик! Совсем и не надо мужчине быть таким – ей-богу, точно нарисованный!)

Как у лермонтовского Печорина, у него были никогда не улыбающиеся глаза. И удивительно красивый голос с чуть манерными «декадентскими» интонациями. (Что не помешало ему блистательно озвучить Слоненка в мультфильме «38 попугаев».)

В середине семидесятых он вдруг разразился целым каскадом комедийных ролей, среди которых и «старый солдат, не знающий слов любви» из «Здравствуйте, я ваша тетя!». Элитарный актер, один из корифеев «Современника», сыгравший Дон-Жуана у Эфроса (пусть и во втором составе), – спокойно шагнул в массовую культуру. Которую, впрочем, не очень-то и покидал со времен «Человека-амфибии».

Это теперь актер может утром лабать сериал «Всегда любовь никогда», а вечером изображать Гамлета в театре. А в семидесятых годах за такие штуки критики сжирали с потрохами. Но тут обошлось. (Любили его даже критики – ведь и среди них попадались дамы…)

Кроме того, время от времени Михаил Михайлович фигурировал в роли Дзержинского, и этот образ всякими инстанциями был вроде как за ним закреплен.

Интересный компот получается – но об этом сам Козаков написал в книге «Третий звонок». Еще всерьез и не болел, когда писал книгу, но с кокетством настоящего актера объяснял – в его жизни уже прозвенел третий звонок, надо готовиться, подводить итоги…

Однако судьба никуда не спешила. Дала режиссеру бессмертных «Покровских ворот» и книгу мемуаров выпустить не одним изданием, и справить 75-летний юбилей.

(Может быть, судьба – тоже дама?)

Я как зритель приметила Козакова, когда вышел каким-то чудом снятый на «Беларусьфильме» в конце шестидесятых отличный мини-сериал «Вся королевская рать» по роману американца Р.П.Уоррена. Это было предсказание того, что в России случится гораздо позже и будет выглядеть куда карикатурнее. Это – про изнанку демократии, про всеобщую коррупцию, про судьбу сильного и злого человека, который решил оседлать жизнь. В этой картине вместе с великолепным Георгием Жжёновым (он играл губернатора Старка) поразительно сыграл Михаил Козаков. Он изобразил молодого, образованного, способного журналиста, который пошел в команду Старка, надел маску закоренелого циника и погряз в политических интригах.

У него настороженные глаза, он усмехается, как всезнайка, и пытается «держать спину». Всезнайство и мнимый цинизм – прикрытие, уловка, защита. Джек Берден скрывает жизнь сердца, где живут обыкновенные чувства, но пропитанный иронией голос все-таки не раз дрогнет от боли, гнева, страха, растерянности, любви…

Михаил Козаков в жизни не то чтобы носил маску – но, конечно, тоже «работал под прикрытием», защищался. Эта его трубка, томный вид… Многие считали его надменным Актером Актеровичем. Но знаменитые саркастические интонации Козакова частенько скрывали «беду от нежного сердца». Ведь он, переигравший в молодости немало корыстолюбивых негодяев, был непрактичен до изумления. И временами до того простодушен, что даже странно.

Наверное, разные намешанные в Козакове крови не только не слились в согласии и примирении, но устраивали между собой форменные разборки. И вот из смышленого и практичного еврея Козаков превращался в мечтательного вольного грека, а затем в экстатического русского с его патологическим идеализмом. И поди угадай, кто сегодня «вылезет»!

Но всем козаковским ипостасям была присуща плодовитость и работоспособность – оставил он на этой земле немало. И детей, и фильмов, и верных зрителей.

Я повстречала его несколько лет назад, на одной вечеринке, под ручку с новой женой (в которой ничего хорошего, кроме молодости, не было). Он был навеселе, что ему шло до определенной степени. Потом артист становился чересчур шаловлив, но, конечно, злодейского своего обаяния не терял.

– О! – бурно приветствовал меня Козаков. – Вот Москвина! Она у нас не блещет красотой, зато блещет умом! Отчаянно блещет!

Перейти на страницу:

Все книги серии Культурный разговор

Похожие книги

100 лет современного искусства Петербурга. 1910 – 2010-е
100 лет современного искусства Петербурга. 1910 – 2010-е

Есть ли смысл в понятии «современное искусство Петербурга»? Ведь и само современное искусство с каждым десятилетием сдается в музей, и место его действия не бывает неизменным. Между тем петербургский текст растет не одно столетие, а следовательно, город является месторождением мысли в событиях искусства. Ось книги Екатерины Андреевой прочерчена через те события искусства, которые взаимосвязаны задачей разведки и транспортировки в будущее образов, страхующих жизнь от энтропии. Она проходит через пласты авангарда 1910‐х, нонконформизма 1940–1980‐х, искусства новой реальности 1990–2010‐х, пересекая личные истории Михаила Матюшина, Александра Арефьева, Евгения Михнова, Константина Симуна, Тимура Новикова, других художников-мыслителей, которые преображают жизнь в непрестанном «оформлении себя», в пересоздании космоса. Сюжет этой книги, составленной из статей 1990–2010‐х годов, – это взаимодействие петербургских топоса и логоса в турбулентной истории Новейшего времени. Екатерина Андреева – кандидат искусствоведения, доктор философских наук, историк искусства и куратор, ведущий научный сотрудник Отдела новейших течений Государственного Русского музея.

Екатерина Алексеевна Андреева

Искусствоведение
От слов к телу
От слов к телу

Сборник приурочен к 60-летию Юрия Гаврииловича Цивьяна, киноведа, профессора Чикагского университета, чьи работы уже оказали заметное влияние на ход развития российской литературоведческой мысли и впредь могут быть рекомендованы в списки обязательного чтения современного филолога.Поэтому и среди авторов сборника наряду с российскими и зарубежными историками кино и театра — видные литературоведы, исследования которых охватывают круг имен от Пушкина до Набокова, от Эдгара По до Вальтера Беньямина, от Гоголя до Твардовского. Многие статьи посвящены тематике жеста и движения в искусстве, разрабатываемой в новейших работах юбиляра.

авторов Коллектив , Георгий Ахиллович Левинтон , Екатерина Эдуардовна Лямина , Мариэтта Омаровна Чудакова , Татьяна Николаевна Степанищева

Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Прочее / Образование и наука
Дягилев
Дягилев

Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) обладал неуемной энергией и многочисленными талантами: писал статьи, выпускал журнал, прекрасно знал живопись и отбирал картины для выставок, коллекционировал старые книги и рукописи и стал первым русским импресарио мирового уровня. Благодаря ему Европа познакомилась с русским художественным и театральным искусством. С его именем неразрывно связаны оперные и балетные Русские сезоны. Организаторские способности Дягилева были поистине безграничны: его труппа выступала в самых престижных театральных залах, над спектаклями работали известнейшие музыканты и художники. Он открыл гений Стравинского и Прокофьева, Нижинского и Лифаря. Он был представлен венценосным особам и восхищался искусством бродячих танцоров. Дягилев полжизни провел за границей, постоянно путешествовал с труппой и близкими людьми по европейским столицам, ежегодно приезжал в обожаемую им Венецию, где и умер, не сумев совладать с тоской по оставленной России. Сергей Павлович слыл галантным «шармером», которому покровительствовали меценаты, дружил с Александром Бенуа, Коко Шанель и Пабло Пикассо, а в работе был «диктатором», подчинившим своей воле коллектив Русского балета, перекраивавшим либретто, наблюдавшим за ходом репетиций и монтажом декораций, — одним словом, Маэстро.

Наталия Дмитриевна Чернышова-Мельник

Биографии и Мемуары / Искусствоведение / Документальное