Читаем Культурный разговор полностью

«Фауст» Сокурова, следуя за «Фаустом» Гете (по мотивам его поэмы написал свой умный сценарий Юрий Арабов), уводит к идейным истокам всей цивилизации Нового времени, к духу, ее породившему. А этот дух состоит из дерзкого человеческого своеволия, вступившего в сделку с дьяволом.

Ха-ха, скажет тут легкомысленный обыватель, вы о чем, какой дьявол? Дьявол – это что-то из голливудских боевиков, коварный смышленый парень в исполнении крепкого актера вроде Аль Пачино. Однако Сокуров представил свой вариант вечного образа. В его фильме черт под личиной ростовщика («черт – там, где деньги», говорит один персонаж) – существо патологическое и фантомное, никогда бы по своей воле не сунувшееся к доктору Фаусту. Если бы Фауст сам не пришел к нему.

Доктор Фауст, отец науки и прогресса, ставший победителем и убийцей природы. Томящийся непонятной жаждой (потом это назовут «жаждой познания») мужчина с пустотой в душе.

Вообще-то Сокуров намеренно избегает всякого насилия и жестокости на экране. Но «Фауст» начинается со сцены, когда доктор Фауст (Йоханнес Цайлер) потрошит труп, и внутренности покойника вываливаются из вспоротого живота. «А где душа?» – спрашивает ученик. «Не нашел, ее нет», – отвечает доктор, продолжая познавательно копаться. Вот отсюда и пойдет раздвоение самого понятия «доктор» – на благодетельного помощника человека и на бездушного экспериментатора. Те чудовища, что ставили свои бесчеловечные опыты на живых людях в нацистских лагерях, тоже назывались ведь «докторами». И тоже были обуреваемы «жаждой познания», цена которого их не волновала. А впрочем, цена известна, и прописана в нетленном договоре, который их общий предок, доктор Фауст, подписал кровью…

Фауст обитает в маленьком, тесном городке, населенном земляными корявыми людьми, эдакими «едоками картофеля». Он и сам сын самоуверенного доктора, растягивающего пациентам суставы на дыбе. Но Генрих Фауст, с его сонным и злым лицом неудачливого мужчины средних лет, не так успешен, как шарлатан-отец, он нуждается, ему нечего есть, и к ростовщику Фауст приходит, как и все, за деньгами. Тут и начинается странный симбиоз человека и нечеловека.

В образе черта (его в фильме играет известный актер пантомимы, руководитель театра «Дерево» Антон Адасинский) нет никаких оперных и даже литературных штампов. У него длинное, худое, печальное лицо и патологическое тело, раздутое, узловатое – когда он раздевается в купальне, Маргарита с девушками хихикают над тем, что у того «спереди ничего нет». То, что должно быть спереди, у черта висит как хвостик сзади. Это выморочное существо, выкидыш мироздания, космическое недоразумение, фантастический урод. У него свои маньяческие пристрастия – в церкви, пока его не видят, он страстно обнимает статую Девы…

Черт прилипает к Фаусту как назойливый поклонник, и начинается их «танец», их па-де-де, где будут замешаны попойки и убийства, похороны и купания, прогулки и моления. Тут всплывет детское, кукольное, жалобное и соблазнительное личико прачки Маргариты (Изольда Дихаук), напоминающее о «вечной женственности», которую искали и воплощали средневековые немецкие и фламандские художники. В том вожделении, которое Фауст испытывает к Маргарите, тоже не будет никакой «души», это скорее разновидность «жажды познания», насильственной победы, желания распотрошить всю Вселенную.

Что же тогда продал Фауст «ростовщику»? Да есть ли у него, собственно, предмет торговли? Не надул ли он бедного отверженного урода?

Скорее всего, что и так. Когда черт, после гибели Маргариты, проволакивает Фауста живым в потустороннее царство мертвых, протискиваясь каким-то заветным «черным ходом» сквозь ущелья, Фауст забрасывает того камнями и убегает на свободу. В сияющие снега, в холод одиночества и чистого познания. Он породит свою «фаустовскую» цивилизацию, без Бога, без души, где место Создателя займут разные гениальные гады.

Правда, черт, конечно, откопался – и побежал вслед Фаусту, на помощь. Этого в картине Сокурова нет, но можно ведь и домыслить, зная последующую историю…

«Всемирная отзывчивость» считается свойством русской души, и путь Сокурова тому подтверждение. Любя культуру той или иной нации, он проникает в ее суть, расщелкивает, как орех. Хорошо, что Европа защитила этого оригинальнейшего из оригиналов своим «Золотым львом» – а то на родине его бы забили ногами не хуже, чем Никиту Михалкова. Ненависть к «большим людям» принимает в отечестве характер патологии. Представить себе, что кто-то умней, образованней, талантливей, чем ты, и тебе надо просто-напросто посмотреть фильм, а потом помолчать в изумленном уважении – этого, по-моему, уже никто не может, кроме провинциальных библиотекарей.

2012

Они живые и прекрасные

Спектакль «Лето одного года» по пьесе Э.Томпсона, БДТ.

В главных ролях – Алиса Фрейндлих и Олег Басилашвили


Перейти на страницу:

Все книги серии Культурный разговор

Похожие книги

100 лет современного искусства Петербурга. 1910 – 2010-е
100 лет современного искусства Петербурга. 1910 – 2010-е

Есть ли смысл в понятии «современное искусство Петербурга»? Ведь и само современное искусство с каждым десятилетием сдается в музей, и место его действия не бывает неизменным. Между тем петербургский текст растет не одно столетие, а следовательно, город является месторождением мысли в событиях искусства. Ось книги Екатерины Андреевой прочерчена через те события искусства, которые взаимосвязаны задачей разведки и транспортировки в будущее образов, страхующих жизнь от энтропии. Она проходит через пласты авангарда 1910‐х, нонконформизма 1940–1980‐х, искусства новой реальности 1990–2010‐х, пересекая личные истории Михаила Матюшина, Александра Арефьева, Евгения Михнова, Константина Симуна, Тимура Новикова, других художников-мыслителей, которые преображают жизнь в непрестанном «оформлении себя», в пересоздании космоса. Сюжет этой книги, составленной из статей 1990–2010‐х годов, – это взаимодействие петербургских топоса и логоса в турбулентной истории Новейшего времени. Екатерина Андреева – кандидат искусствоведения, доктор философских наук, историк искусства и куратор, ведущий научный сотрудник Отдела новейших течений Государственного Русского музея.

Екатерина Алексеевна Андреева

Искусствоведение
От слов к телу
От слов к телу

Сборник приурочен к 60-летию Юрия Гаврииловича Цивьяна, киноведа, профессора Чикагского университета, чьи работы уже оказали заметное влияние на ход развития российской литературоведческой мысли и впредь могут быть рекомендованы в списки обязательного чтения современного филолога.Поэтому и среди авторов сборника наряду с российскими и зарубежными историками кино и театра — видные литературоведы, исследования которых охватывают круг имен от Пушкина до Набокова, от Эдгара По до Вальтера Беньямина, от Гоголя до Твардовского. Многие статьи посвящены тематике жеста и движения в искусстве, разрабатываемой в новейших работах юбиляра.

авторов Коллектив , Георгий Ахиллович Левинтон , Екатерина Эдуардовна Лямина , Мариэтта Омаровна Чудакова , Татьяна Николаевна Степанищева

Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Прочее / Образование и наука
Дягилев
Дягилев

Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) обладал неуемной энергией и многочисленными талантами: писал статьи, выпускал журнал, прекрасно знал живопись и отбирал картины для выставок, коллекционировал старые книги и рукописи и стал первым русским импресарио мирового уровня. Благодаря ему Европа познакомилась с русским художественным и театральным искусством. С его именем неразрывно связаны оперные и балетные Русские сезоны. Организаторские способности Дягилева были поистине безграничны: его труппа выступала в самых престижных театральных залах, над спектаклями работали известнейшие музыканты и художники. Он открыл гений Стравинского и Прокофьева, Нижинского и Лифаря. Он был представлен венценосным особам и восхищался искусством бродячих танцоров. Дягилев полжизни провел за границей, постоянно путешествовал с труппой и близкими людьми по европейским столицам, ежегодно приезжал в обожаемую им Венецию, где и умер, не сумев совладать с тоской по оставленной России. Сергей Павлович слыл галантным «шармером», которому покровительствовали меценаты, дружил с Александром Бенуа, Коко Шанель и Пабло Пикассо, а в работе был «диктатором», подчинившим своей воле коллектив Русского балета, перекраивавшим либретто, наблюдавшим за ходом репетиций и монтажом декораций, — одним словом, Маэстро.

Наталия Дмитриевна Чернышова-Мельник

Биографии и Мемуары / Искусствоведение / Документальное