Кузнецов против абвера

Успехи же в первых двух блицкригах и впрямь были беспримерными. Всего три недели понадобились вермахту, чтобы разгромить Польшу, немногим более двух месяцев — чтобы немцы с победными стягами прошли по улицам Норвегии, Дании, Нидерландов, Бельгии, Люксембурга и Франции. Эти победы заставили экспедиционный корпус Англии в спешке отступить морем на свой остров в ходе Дюнкеркской операции Гитлера. Причем западная операция сопровождалась относительно небольшими потерями для вермахта — 27 тысяч убитыми, тогда как потери противника составили почти 135 тысяч только убитыми…

* * *

Николай Кузнецов много читал публицистики, как правило, немецких журналов и газет, передаваемых ему в том числе и через оперативные связи из числа берлинских дипломатов в Москве и технического персонала. Он понимал, что третий блицкриг, несмотря на договор о ненападении, нацелен на Россию. О восточном векторе уже без стеснения Гитлер разглагольствовал не только с генералами, но и с политическими деятелями.

С другой стороны, фюрер видел и учитывал все многочисленные слабые места своей новой концепции войны: риск борьбы на два фронта, превосходство в населении и огромные пространства, о которых как о главном оружии России предупреждал еще Отто фон Бисмарк.

Намерение напасть на Советский Союз еще до того, как решилась судьба войны на Западе, часто называют одним из «слепых», «загадочных», «с трудом поддающихся логике» решений Гитлера. Он же откровенно пояснял, что «…наш единственный шанс победить Россию состоял в том, чтобы упредить ее… Мы не имели права дать Красной армии использовать преимущества на местности, предоставить ей в распоряжение наши автострады для продвижения ее моторизованных соединений, нашу сеть железных дорог для транспортировки людей и материалов. Мы могли разгромить ее только в ее собственной стране, взяв инициативу действий в свои руки, в ее болотах и трясинах, но никак не на земле такого цивилизованного государства, как наше. Это дало бы ей трамплин для нападения на Европу.

Почему в 1941 году? Потому что никак нельзя было тянуть, тем более что наши враги на Западе неуклонно наращивали свою боевую мощь. Кроме того, ведь и сам Сталин отнюдь не бездействовал. Следовательно, на обоих фронтах время работало против нас. Поэтому вопрос должен звучать не так: «Почему уже 22 июня 1941 года?», а так: «Почему же не раньше?»… В течение последних недель мне не давала покоя мысль, что Сталин может меня опередить».

Без всякого сомнения, можно констатировать, что Гитлер видел и учитывал многие слабые, если не сказать более определенно — опасные места или пункты своей новой концепции войны против СССР. Какие? Они лежали на поверхности: риск быть зажатым в тисках борьбы на два фронта; опыт Наполеона, связанный с непреодолимо глубокими пространствами с шириной и глубиной фронтов и проблемами взаимодействия растянутых тыла и боевых позиций; возможный выход из игры итальянского и японского союзников, а также распыление собственных сил, резко противоречившее самой идее блицкрига.

Наряду с этими обстоятельствами у него появилось упорство, с которым он не хотел замечать эти слабые стороны своей боевой доктрины. Он весь горел одной идеей — скорее вступить в сражение со Сталиным, так как считал это своим последним шансом, надеясь на провидение.

А потом Гитлер признается, что в тот момент «он был в ситуации человека, у которого остался в ружье один патрон», а его эффективность неуклонно снижалась. А еще его подвела мысль, что у него для удара есть спокойствие от того, что есть свободный тыл — центр Европы в его руках. А вот об Англии и США он не подумал или не хотел брать их во внимание. Торопило его любимое провидение! И подвело, но крови он пустил больше, чем Чингисхан, и уничтожил на корню свой «тысячелетний» Третий рейх.

* * *