Квинтовый круг

– Хреново проверяли, если клопа только сейчас обнаружили, – заметил Шлеп-Нога.

«Проверяли как надо, но он оказался не наш, а японский, на три волны. Только сейчас раскусили, как он их меняет».

– Ни хрена себе, – засопел, заерзал Таран, отодвигаясь от меня, будто по мне лазили настоящие клопы.

Гнутый щелкнул зажигалкой и поднес колеблющийся язычок пламени к кончику сигареты, осветив тяжелый подбородок. Тени под глазами сделали его лицо похожим на маску.

– Ясненько, – многозначительно сказал он, выдохнув в мою сторону струю дыма.

«Что собираешься делать?»

– Выбросить «клопа» из машины вместе с пассажиром.

«Ты кончай заниматься самодеятельностью!»

– Не ты же рискуешь, а мы! – завелся Добролюбов, тряся головою по направлению к решетке динамика.

– И чего это мы с ним носимся? – наклоняясь к Гнутому, зашептал Таран, – бабки взяли и баста, а его… нужно было еще у «Гасителя» и концы в воду.

Один Шлеп-Нога отмалчивался. Сидел какой-то скрюченный, угловатый, будто страдая от боли в животе. Остальные говорили обо мне, как о неодушевленном предмете… И вдруг меня пронзила мысль, что у этих маньяков железное правило – не оставлять после себя ни свидетелей, ни трупов. Юридически, пока не найден труп, человек считается пропавшим без вести, а это затрудняет ведение судебного процесса, если до него дойдет. Вот они и маются, пока не довезут меня до надежного захоронения трупов, вроде скотомогильника. А что? – удачная мысль: в биотермической яме, построенной по всем нормам и правилам, за месяц-полтора трупы полностью разлагаются с «образованием однородного, не имеющего запаха (сомневаюсь) компоста, пригодного для удобрения» (читай БСЭ). Но я не слышал, чтобы эти «удобрения» когда-либо вытаскивали на поверхность, а следователи регулярно, не реже одного раза в месяц, проверяли скотомогильники на всех животноводческих фермах.

Место идеальное, но оно может «засветиться», если везти меня к нему с электронной начинкой в зубе вместо пломбы. Вот они и засуетились, занервничали. Появились сомнения в необходимости выполнять железное правило. А от сомнения шаг до бунта.

«Слушай, Гнутый… меня».

Раздалось из динамика, но это был уже другой голос – высокий, почти детский, но тем не менее тягучий, враждебный, как у взрослого.

«Если не будешь делать то, что тебе говорят, то у тебя появится еще один горб, и ты всю оставшуюся жизнь будешь грызть верблюжью колючку в окрестностях Мангышлака».

И по тому, как Гнутый молча проглотил фразу, касающуюся его физического недостатка (а горбатые воспринимают это болезненно), стало ясно, что ведущий подключил авторитетную силу.

– Что нужно делать? – спросил Гнутый, с большим усилием гася злобу.

«Вначале нужно извлечь клопа и сделать это быстро. Тебя не учить».

Голос уже снова нашего ведущего, к которому я привык за это время.

– Фискалишь, пионер… – презрительно выдавил из себя Гнутый.

«Да я-то здесь при чем? Он сам подключился».

– Ну ладно, замнем. Давай к делу. Я могу применить крайнюю меру? – Гнутый нервно забарабанил пальцами по баранке.

«Только вторую степень».

– Объясни журналисту, чтобы у него была полная ясность.

«Слушай, Евгений Иванович, если в течение пары минут они не получат то, что требуют, то им позволено выставить тебя из машины, зажать твой детородный член дверцей и медленно ехать, пока ты не вспомнишь, где клоп. Понял?»

– Понял, – ответил я, содрогаясь от такой перспективы. – А если…

«Никаких если! Тогда будем считать, что тебе не повезло. Гнутый, действуй!»

Тот не стал медлить.

– Где? – тихо спросил он, поворачиваясь ко мне корпусом и включая верхний плафон.

Тянуть время не имело никакого смысла, да я и не брал обязательство хранить в тайне местонахождение этого самого «клопа», но я замешкался, соображая, каким образом его извлечь из дупла. Мои соображения, что без радиомаяка я быстрее попаду в скотомогильник, были не вполне логичны: если они тщательно прячут трупы, то зачем они тогда подбрасывают, как вещественные доказательства, конечности этих самых трупов?

– Где «клоп»?! – повысив голос, повторил Гнутый и сжал пятерню на моем горле.

Таран и Шлеп-Нога, как по команде, вцепились в мои руки и прижали к спинке сиденья.

Я не стал дожидаться, пока Гнутый задаст вопрос в третий раз, и, задрав подбородок, прохрипел:

– Здесь… в пломбе.

Хватка на горле ослабла.

– А ну открой рот. Пошире! – скомандовал Гнутый.

Он отпустил горло и, вцепившись в мои волосы на затылке, повернул лицо к свету, заглядывая мне в рот, прищурился.

– Да… пристроили, – задумчиво произнес Гнутый и, глянув на Добролюбова, кивнул головою. – Достань там в…

Добролюбов загремел содержанием бардачка и что-то протянул Гнутому.

– Нет, – сказал тот, – тебе сподручнее. Ты же в этом деле имеешь опыт: выдирал золотые зубы и коронки у покойников, когда работал в морге.

– А разодранные губы зашивал цыганской иглой, – хихикнул Таран мне в плечо.

– Помолчи, дебил, – окрысился на него Добролюбов.

– Кончай базарить! – прикрикнул на них Гнутый.

Все замолчали, и Добролюбов приблизил к моему рту раскрытые пассатижи.

– Который? – спроси он непонятно кого: меня или Гнутого.