Квинтовый круг

Я инстинктивно закрыл рот, но Гнутый пальцами левой руки (правой он продолжал оттягивать мои волосы) так надавил на мускулы, отвечающие за работу нижней челюсти, что она сразу же отвисла.

– Вот этот, – пальцем ткнул в десну Гнутый.

– Вижу, – сказал Добролюбов и полез в рот пассатижами, которые оказались кислыми на вкус. – Держать! – крикнул он и дернул.

Раздался хруст. Я дернулся от резкой боли, а Добролюбов уже протягивал Гнутому инструмент с зажатым белым зубом. Пассатижи были похожи на темный клюв с горошиной на конце.

Гнутый взял зуб на ладонь и стал рассматривать, перекатывая указательным пальцем.

– Что-то не то… – промямлил он. – Да ты, козел, не тот зуб выдернул!

– Дергай сам, если специалист, – огрызнулся Добролюбов.

– Да рвите все подряд! – посоветовал Таран. – Так надежнее.

Гнутый снова надавил мне на желваки.

– Вон смотри, рядом…

Операция повторилась, но на этот раз все прошло удачно, без боли, как у профессионального дантиста. Я даже не успел напрячься.

– Вот это другое дело, – одобрил работу Гнутый.

Добролюбов бросил пассатижи на место и стал вытирать руки носовым в клеточку платком.

– А чего это радио у нас долго не говорит? – спросил Шлеп-Нога, отпуская мою руку.

– Черт! – выругался Гнутый, шаря под щитком. – Наверное, коленкой нажал.

«Почему отключились?»

– Случайно.

«Кончай эти шутки, Гнутый! У вас все в порядке?»

– Да, – ответил он, – что теперь с ним делать?

Я не понял, о чем или о ком идет речь: о зубе или обо мне. Во рту было противно, мокро и солоновато. Челюсти мои распирало от боли и они, казалось, были вытянутыми, как у крокодила.

«Положи клопа в бардачок и рули к фазенде».

– А может, лучше его выбросить или раздавить пассатижами?

«Выбросим в другом месте. По дороге объясню».

Гнутый пожал плечами, достал из бардачка коробок, положил в него зуб и бросил обратно.

– К фазенде, так к фазенде, – сказал он, разворачивая машину среди кустарников, – а что это менты наши замолчали?

«Они тоже сменили свою волну. Крути настройку».

Добролюбов чуть сдвинул шкалу приемника и сразу попал в точку:

^*…творится с освещением? Запроси электросети^*

^*Проехать не смогли: там отрыта траншея и темнота^*

^*Попробуй по Южной^*

^*Я не таксист и всех переулков не знаю^*

– И хорошо, что не таксист, елки-моталки! – оживился Таран. – Тут вам не у Проньки за столом: блины на оба бока маслом мазать.

Поворот, еще поворот, еще. Я сглатываю слюну вместе с кровью.

«Гнутый, из фазенды нам уже пора увезти и ликвидировать жмурика».

– Нашли время, – буркнул Гнутый.

«Завтра будет поздно. Пока вы пересидите на фазенде, Добролюбов отвезет жмурика и выбросит клопа возле заправки».

Гнутый сделал последний поворот и, затормозив возле металлических ворот, спросил:

– А с журналистом что делать?

«Вези с собой к Шлеп-Ноге».

3

Открываются дверцы «Жигулей».

– Ты тоже выходи, – говорит мне Гнутый.

Выходим, идем: Шлеп-Нога впереди, Гнутый рядом со мною, сзади Таран. Добролюбов остается в машине.

– У кого фонарик? – спросил Таран. – А то темно, как у негра в желудке.

– Не включать! – прошипел Гнутый.

Звякает калитка, входим во двор. Шлеп-Нога прошаркал к темному силуэту приземистого дома, долго не мог попасть ключом в замочную скважину. Выругавшись, подсветил зажигалкой, открыл дверь. Радостно заскулила собака, видать, была заперта.

– Зажги свою керосинку, – приказал Гнутый, – только убавь свет.

Когда на веранде загорелась керосиновая лампа, оказалось, что мы находимся в небольшом довольно-таки опрятном дворе, сплошь засаженном деревьями, кустарниками и цветами. Обитый узкими дощечками дом, рядом кирпичный гараж, заасфальтированная дорожка к калитке. Под деревьями среди роз водоразборная колонка.

Шлеп-Нога вышел из веранды и направился к гаражу. Крупный щенок немецкой овчарки, не удостоив нас вниманием, виляя не только хвостом, но и туловищем, устремился за ним. Он старался держаться справа от хозяина, потому что у Шлеп-Ноги левая нога была длиннее правой и он при ходьбе отбрасывал ее в сторону, будто косою срезая траву. Таран последовал за ним.

– Иди на веранду, – сказал мне Гнутый.

Я поднялся по деревянным ступенькам и вошел. Там на столе, носящем следы незаконченной пьянки, стояла керосиновая лампа. Вокруг ее стекла пульсировал зеленоватый рой мошки.

Гнутый зашел следом, положил на газовую плиту дипломат, сверху портативную рацию и вышел на крыльцо, буркнув на ходу: «Садись». Я сел на ближайший стул, слегка отодвинув его от стола, чтобы видно было через открытую дверь.