Квинтовый круг

На бреющем полёте золотые шмели сорвали с флагштока шаль и, сохраняя дистанцию, взмыли по крутой спирали к вершине грот-мачты. Редкий в этих местах порыв ветра развернул легкую материю и получился флаг, чёрный, но совсем непохожий на пиратский, и даже не флаг, а… изящный пируэт из классического аргентинского танго.

– Командор, – сказала Ночь, подражая интонации крота, – мне сдается, что ты малость тронутый.

– Это только так кажется, на самом деле совсем не малость, – строго ответил Перегринус и обнял её за легкие плечи.

Под палубой завозились, послышались всхлипы, укоризненное «бу-бу-бу», кто-то громко высморкался в платок и вдруг зарыдал, безутешно и горько.

– Дора, я требую, чтобы ты немедленно прекратила этот балаган! – послышался голос Моли. – В противном случае я буду ходатайствовать перед командованием…

– Что делать? – спокойно, почти задумчиво спросила Дора.

– Э… ходатайствовать буду, – неуверенно начал крот и раздался звук увесистой оплеухи.

– Дора – это не метод! В конце-то концов, кто тут главный?! Кого командор назначил старшим лоцманом, я тебя спрашиваю?

– Его назначили лоцманом! – кротиха страшно рассмеялась, тут же оборвала смех и сказала с тихой угрозой: – Слушай, лоцман, ещё раз найду твои любовные стансы, плохо тебе придется. Всё понял?

– Чего ж тут не понять… – покорно ответил ужасно влюбчивый крот Моля. – Понять-то я понял, по ведь сердцу-то не прикажешь!..

Неожиданно крепким был первый удар солнечного ветра, он едва не сорвал грот-трюмсель, корпус судна содрогнулся, фот-мачта заскрипела и стала клониться к носу, словно бамбуковое удилище.

– Полный вперед!.. – прошептала Ночь сухими губами, зудиллы взревели все разом, буксировочные тросы напряглись, каравелла оторвалась от земли и поплыла над плоскогорьем.

Под напором солнечного ветра затрепетали и выгнулись верхние паруса всех трех мачт, и корабль заметно прибавил ходу. «Отличный старт, – подумал Перегринус. – Просто рекордный старт».

Под палубой люка тоже почувствовали движение. С треском распахнулась крышка люка, блеснули темные очки.

– Отдать концы! – хрипло рявкнул крот, выхватил из складок на животе блестящий боцманский свисток и дунул в него что было сил, но звука никто не услышал: рой зудилл пел на высокой напряженной ноте, выводя корабль на околоземную орбиту.

В какой-то момент, уже на значительной высоте, зудиллы бросили буксировочные тросы, и каравелла просела, будто наскочив на атмосферный риф. Но расчёт золотых шмелей был верен: судно в помощи не нуждалось, твёрдая рука рулевого надежно руководила его грациозным полётом.

Возможно предположить, однако, что и эта уверенная рука есть лишь точный и чувствительный инструмент чьих-то тайных желаний, чьей-то непреклонной воли, кто знает? Всё случайно и всё взаимосвязано. Ведь стоит же на капитанском мостике девушка с розовыми локонами до плеч, она стоит привычно, будто всю жизнь провела в водах межзвёздного эфира, а её шаль из крашеной марли развевается на самой вершине грот-мачты.

Откуда она взялась? Что привело ее на забытое всем миром плоскогорье? Каким чудом ей удалось избежать бесчисленных опасностей в пути? Какая звезда вела её? Зачем, наконец, пришла ей странная фантазия танцевать на палубе каравеллы старинное танго?

Ясно лишь одно: всё случайно, и всё взаимосвязано.

Зудиллы совершили прощальный круг, зависли на миг над капитанским мостиком и посыпались вниз, на плато, словно золотой дождь, словно последние листья клена в заброшенном осеннем парке.

Дертье тряхнула головой и провела по волосам рукой: ей показалось, что один из них, багряный и с подпалиной, запутался в розовых локонах и тихонько пропел за ухом: «Зинн-на»…

Каравелла неслась над низкими холмами окраинных земель, приближаясь к пограничной полосе под названием Край Света. Край Света был застроен и даже обитаем. К последнему уступу тверди лепилась крохотная кирха. Полуразвалившаяся каменная ограда образовывала некое подобие двора, и по этой бесплодной площадке нервно прохаживался одноглазый петух Ху-Ху, злобная птица с камнем вместо сердца. При виде летящего корабля его огненный глаз полез из орбиты и вспыхнул, как римская свеча. Сам же Ху-Ху взвился на церковный крест, покосившийся и бурый от окислов, высунув черный язык, каркнул вслед каравелле какое-то проклятие и распался на части – шурупы, пружины и шестерни.

Стрелки часов пошли вспять и остановились, показав полдень и полночь, начало и конец событий одновременно. Три пера из петушиного хвоста, словно пёстрые семена, упали на гранитную плиту и дали диковинные всходы – скала треснула вдоль, и оттуда вышли белая лошадь с белым хвостом до самых стеклянных копыт, дикий вепрь, глаза которого были мутными от яростной страсти, и ревнивец гепард с коротким фракийским мечом в горле. Сразу же, даже не отряхнув каменной пыли, животные, олицетворяющие неразлучную любовную триаду, помчались вслед за судном с черной шалью на мачте: одно желание томило их – ещё раз заглянуть в глаза своей повелительнице, еще раз увидеть её несравненный лик.