Квинтовый круг

– Пыль, – подтрунил над простодушной супругой Перегрин Федотыч.

– В самом деле: вот ЭТО – что?

– О, это… Большая ценность – гадальный камень абенсеррагов, – очень серьезно сказал он. – Положи на место, пожалуйста. Или лучше снеси на хранение в ломбард. Там есть такие стальные ящички…

«Вот вам и разгадка, – чуть было не рассмеялся Перегрин Федотыч, умиленный доверчивостью супруги. – Положила-таки сокровище в крупповский ящичек! А память-то девичья короткая. Сокровище раз-два – и с молотка!..»

– Вам его кто-то подарил? Откуда вы его взяли?

«Странное создание!.. Откуда, откуда? Если б я знал. Миленькое все-таки личико, ишь, опять бровки нахмурила!.. Откуда… Не скажешь же ей: из-под дивана. Чертовски, однако ж, хороша!»

И тут совершенно неожиданно и безгранично изумляясь самому себе, Перегрин Федотыч пустился врать незнакомому человеку, более того – молодой девице! И выходило это вранье – вдохновенным! Хотя, он вскоре и сам это почувствовал, несколько странным. Словно он, всеми уважаемый Перегрин Федотыч, с большого похмелья импровизирует на спор страшный рождественский рассказ.

Выходило, что амулетик Перегрину Федотычу подарил пожарник. И не просто пожарник, а родной дядя, активист пожарной дружины. Он нашел амулетик после пожара затоптанным в снег. Жуткая история приключилась в Николиных садах: новогодний бал, загорелась елка, двое погибли: королева бала и еще один, в костюме пажа…

И чем дальше он врал, тем отчетливее проступала на чистом личике незнакомки тень досады и разочарования и очевидной для Перегрина Федотыча, но тщательно скрываемой незнакомкой тоски…

– Давно случилась эта история?

– О да, порядком. Тогда я был еще совсем молодым человеком, можно сказать, невинным юношей, – усмехнулся Перегрин Федотыч, и почему-то ему стало неловко.

Он попытался подтянуть брюшко и заметил, как его лицо в овальном зеркале на стене наливается красивой розовой кровью, и тогда возникло неприятное раздражение: витой шнурок на сюртучке стал вдруг особенно неприятен.

– Не то, не то… Опять мимо кассы. Прощайте, честный старик, – рассеянно пробормотала незнакомка, сунула амулетик в сумочку и оставила Перегрина Федотыча одного, в сильнейшей степени озадаченным.

Он дослушал стук каблучков по паркету в передней, а когда ухнула входная дверь, почувствовал необыкновенное облегчение, прилёг на тахту и хмыкнул: миленькая-то миленькая, но, несомненно, с большими странностями. «Прощайте, честный старик»!.. Хотя и сам он, конечно, хорош, надо же, накрутил: Николины сады, пожар, королева бала!.. И ведь, кажется, поверила «честному старику»!

А вот курьера сегодня уже не предвидится, пришла приятная мысль, и славненько. А предвидится… Ну что предвидится? Правильно: обед! А до него мы еще успеем вздремну-уть…

Перегрин Федотыч прикрыл глаза, и ему стало нехорошо: из зеленых вод океана выступил зеленый же остров с золотистыми человеческими глазами и заглянули в его, Перегрина Федотыча, испуганные до ужаса глаза. Золотистый свет проник через расширенные зрачки в склеру, упал на сетчатку, по тонюсеньким волоконцам пробрался дальше и стал струиться в некие внутренние мозговые объемы, вытесняя оттуда пустоту, какой-то легкий белый порошок, похожий на сухое молоко, двумерные образы, большей частью чьи-то профили из картона, и – неужели?! – простодушной и любящей супруги тоже… И ещё кой-чего, не образы даже, а смутные довольно-таки абстракции: коллегия, материалы, курьер… Стройная система страхов и опасений, взлелеянная Перегрином Федотычем, в этом свете растворилась без следа, но тускло блеснули в его лучах тёмные очки старшего лоцмана, и отразилось в них всё: высокогорное плато, позолоченный восходом пик Дромадера, каравелла с чёрным, но не пиратским флагом на грот-мачте, летящая на всех парусах по квинтовому кругу туда, где свернула в кольцо свое огромное тело змея-радуга Айдо-Хведо…

Из пёстрого этого кольца, словно из картинной рамы, выглянула незнакомка в английском костюмчике, улыбнулась ему – ему! – и сказала:

– Ку-ку! Ну что, старый хитрый лис, похожа я на твою королеву бала?

– Офенизия! – взревел Перегрин Федотыч. – Фенечка! Скорей сюда! Это же была Ночь! Фенечка!

Топая ногами, Фенечка влетела в кабинет и сразу заорала:

– Пиря, муж мой любимый, единственный! Что они с тобой сделали?!

Палец приложил к губам одичавший Перегрин Федотыч, требуя немедленной тишины и шаря взглядом вдоль стен и у потолка, и тогда поперек комнаты брызнула искра, золотая и с прозеленью.

– Зудилла! – крикнул Перегрин Федотыч. – Живая зудилла, Офенизия Ивановна! – И побежал, преодолевая одышку, к окну, и верная Офенизия тоже побежала, размахивая кухонным полотенцем и ободрительно покрикивая:

– Не бойся, Перегрин Федотыч! Сейчас я её, тварь ядовитую! Не пасуй, я тебя в обиду не дам!

Но болезненное одушевление у окна Перегрина Федотыча внезапно оставило. За пыльным стеклом он увидел обыкновенную картину: автобус подкатил к остановке, распахнулись двери, никто из них не вышел, но в заднюю поднялась ладная фигурка в английском костюме из чёрного твида.

И дверь за ней сомкнулась.