La Cumparsita… В ритме танго

С большим трудом, подключая возню и детское кряхтение, вздыхая и постанывая, стягиваю прилипшую к моей коже тонкую, просвечивающуюся от потребленной влаги, блузку. Прижав свой подбородок и выставив наружу нижнюю губу, рассматриваю крупные мурашки, выступившие на груди, заточенной в промокший, оттого потяжелевший, поролоновый бюстгальтер. Невесомо, почти не прикасаясь к своей коже, провожу пальцами по быстро вздымающимся полушариям, облизываюсь и задуренно, словно нахожусь под наркотическим приходом, улыбаюсь тому, что вижу.

— М-м-м, хорошо, — несколько раз сжимаю и слегка приподнимаю свои сиськи. — Вот так, мои малышки! Замерзли, крошки? Сейчас-сейчас, — провожу ладонями под грудью, вытираю скопившуюся дождевую влагу, и указательными пальцами нажимаю на шарикообразные скрытые под мягкой тканью пуговки-соски. — Пип-пип! — грудь молчит — никак не отвечает на дурацкую игру, зато поролоновая подкладка выпускает задержавшуюся в чашках воду. — М-м-м-м! Как много! — мычу, размазывая жидкость по животу.

Наигравшись вдоволь с грудью, завожу руки назад, наощупь нахожу тугую, постоянно царапающую спину металлическую застежку, бережно снимаю крючки с петель, скукоживаюсь от нервной судороги, что-то несуразное бурчу, затем ловлю бретельки на локтях и скидываю на пол лифчик.

— Фух-фух! — дергаю ногами, откидывая противно мокрую тряпку от себя подальше. — Бр-р-р-р! Фр! Фр! Фр!

— Даша! — где-то, как будто на втором этаже, словно рядом — даже здесь, со мной, практически у моего плеча, — Ярослав спокойно произносит. — Как твои дела?

Сведя крест-накрест руки, прячу свои груди, дергающиеся, восставшие и гордо выпучившие холодной влагой «освежеванные» темно-розовые соски.

— Не входи! — пищу. — Назад! М-м-м-м! Господи, да что ж такое-то?

По-моему, с глупой просьбой я все же опоздала!

— Отвернись! — визжу.

— Я, Боже, извини… — ослом нудит себе под нос. — Даш, ты… Что это такое? Прикройся чем-нибудь, пожалуйста. Почему ты здесь? Ванная там…

— Да не смотри ты. Не дошла я, что непонятно? Вернее, не успела. Кое-кто слишком рано вернулся. Опусти глаза, в конце концов, — выплевываю грубость, плотнее вжимаясь задницей в раскрытый шкаф.

На сейчас в мозгу маячит одно-единственное желание — смыться на фиг, слиться и с лица земли исчезнуть, причем неважно куда, хоть в тартарары, главное, чтобы с глаз его долой и от места моего позора куда-нибудь подальше.

Слышу, как он громко дышит, тихо стонет и шипит:

«Твою ж мать! Это что-то! Охренительный трындец, кумпарсита! Вид, конечно же, отличный, но… Блядь! Полный непрекращающийся пиздец!».

Чудесная идея с прикрыванием! Только вот вместо того, чтобы раздавать свои задуренные советы о том, что мне следует в первую очередь делать и где в этом доме находится служебное помещение, лучше бы предложил вариант с возможной тогой для занавешивания некрупных, но все-таки сроднившихся со мной, как с их хозяйкой, интимных частей тела.

Прикрыться, прикрыться, прикрыться… Мельтешу глазами по раззявленному шкафу. С огромным удовольствием бы голый верх укрыла? Только чем? Ну, ну, ну? Думай лучше, «Дари-Дори-Дури», своими сиськами ты перед ним еще как будто не светила! Сегодня, видимо, премьера — пошловатый бенефис? И? Варианты? А если заброшенным подальше лифчиком — большим пальцем на ноге непредусмотрительно закинутую ветошь подтянуть к себе поближе? Или нахлобучить себе на меленькие сиськи, да и на голову в придачу для того, чтобы скрыть стыдливо краснеющее лицо, его аккуратно утрамбованные трусы, а носками подпоясать, чтобы растянутая резинка не сползла? Великолепная идея, «Даша»! Какого черта ты вообще с «малышками» тут порношашни разводила, а?

— Отвернись! — рычу вполоборота. — Какого черта, Ярослав? Ты же сказал…

— Я думал, что ты закрылась в ванной, Даша. Не специально. Я и предположить не мог, что увижу…

— Выйди! — громко отрезаю.

— Хорошо, — быстро соглашается.

Ярослав выставляет руки перед собой, словно демонстрирует безобидность своих намерений, затем, конечно, отворачивается, но… Абсолютно не спешит на выход.

Да ты все-таки козел, Ярик Горовой?

— Выйди, я сказала, — еще раз грубо повторяю. — Ну! Что такое, в самом деле?

— Я не смотрю, — еще немного отходит от меня. — Не беспокойся, пожалуйста, и не кричи. Все равно ведь ничего не увидел, — тихо добавляет, — нового. Подумаешь…

Господи! Этого мне только не хватало! «Подумаешь»? «Нового»? «Не беспокойся — я не увидел»? То есть, он все-таки на меня смотрел? Не поразила, видимо, нагая красота «малышки-кумпарситы». Ну извини, товарищ, что есть, то есть! Чем богаты, тому и рады. И вообще, чего я взбеленилась? Что в его словах задело? То, что «нового» он не увидел или то, что все-таки мою специфическую индивидуальность не разглядел? Стоял бы молча, глядишь — успел бы рассмотреть в подробностях, деталях. Нечего теперь меня крайней выставлять и высказывать неудовлетворение тем, что у меня все обыкновенное без новшеств и эротических излишеств.

— Я рада. Сделай еще два шага от меня. Быстренько! Будь так любезен! — наигранную вежливость злобным тоном оглашаю.