Лабиринт

Только солнце незаметно соскользнуло к закату, и наконец край беспредельно широкой земли поглотил его. Линия горизонта далека, словно лежит где-то в космическом пространстве. Розовый закатный луч, как луч прожектора, рассекает голубоватый воздух. Ни облачка, ни ветра. Морозный, колючий, прозрачный февральский воздух. Только воздух, один воздух, все заполняющий, извечный, как небытие. То, что до сих пор воспринимал Сёдзо лишь как эпитет или метафору, теперь стало для него зримым. С тех пор как месяц назад они сошли с транспорта в корейском порту Пусан, а затем, проследовав по корейскому полуострову на север, пересекли территорию Маньчжурии, накапливались все новые впечатления. Справа за рекой Хуанхэ впервые показались горы. Рельеф местности не особенно изменился, но горы уже вставали перед ним резко очерченные — казалось, до них рукой подать.

Крутые обрывистые вершины и седловины тянулись вдаль, образуя длинный горный кряж. Отроги, похожие на колонны, местами подходили чуть не вплотную к железной дороге, и казалось, их резкие складки вот-вот коснутся рельсов.

Сначала солдат заинтересовали горы, которых они уже давно не видели. Но затем их внимание привлекли пещеры, На холодных пустынных склонах гор, лишь кое-где покрытых вечнозелеными деревьями, зияли какие-то большие отверстия. Из отверстий поднимался беловатый дымок. В расселинах между скал виднелись кучки солдат, издали напоминавшие пятна коричневато-зеленого мха на камнях. А дымок шел, видимо, потому, что готовился ужин. В ранних сумерках проступали очертания не то кольев, не то деревьев. Это были столбы проволочных заграждений. Присмотревшись внимательнее, можно было заметить, что ряды колючей проволоки подходят к дымившимся отверстиям и тянутся от подножия к середине склона.

Для солдат Китай был лишь театром боевых действий. Им говорили лишь о том, как в Китае сражаться — стрелять, колоть, врываться в  расположение врага. Поэтому они не знали, что это за горы. Они не знали также, что в начале военных операций в Хэнани в борьбе за обладание этими горами обе армии — и японская и китайская — пролили немало крови. Была только одна небольшая остановка в Пекине, а все остальное время они тряслись на грузовых платформах по железной дороге. Сначала двигались в южном направлении, миновали Тяньцзинь, Цзинань, Сюйчжоу. Затем, неизвестно почему, вернулись на север, на линию Пекин — Ханькоу, а теперь снова направлялись на юг через Шимынь — Ханьдань — Синьсян. Как путники, бредущие наугад, не зная, где они найдут приют, солдаты были утомлены и измучены. Китайские города, китайские деревни, пустые поля, голые деревья, необъятные просторы коричневатой земли — и на этом фоне невиданно большие, черные, как тучи, стаи ворон, черные свиньи, черные собаки. Они вносили известное разнообразие в однотонно-унылый пейзаж, совсем так, как разнообразят на станциях солдатскую пищу разные пампушки, жареные пирожки и печенье. До сих пор им приходилось соприкасаться лишь с природой Китая и лишь с одной стороной его жизни. Они не только не видели солдат противника, без которых нет фронта, но не слышали даже ни одного винтовочного выстрела. Тем более зловещими показались им сейчас внезапно открывшиеся холмы, покрытые проволочными заграждениями. И еще более зловещими и странными казались им разбросанные повсюду дымившиеся отверстия. Наступала ночь. А что, если сейчас раздадутся выстрелы Нападать на поезда под покровом ночной темноты — излюбленный способ действий партизан. Проволочные заграждения достаточно красноречиво свидетельствовали о том, что здесь небезопасно.

— А как вы думаете, были здесь эти ямы раньше или нет?

— Похоже, что были.

— Не сразу их вырыли.

— Подходящее место для огневых точек.

— Говорят, в старину китайцы жили в таких пещерах.

Солдаты, сидевшие на циновках, скрестив ноги или поджав под себя одну ногу и прижав колено другой к животу, высказывали свои соображения. О том, что китайцы жили в пещерах, сообщил тощий солдат, который, словно заведенный, не переставая раскачивался влево и вправо в такт качке платформы.

Сёдзо с таким же любопытством, как и все остальные, разглядывал пещеры. Он вспомнил, как старик Ямадзаки, страстный любитель толковать китайские тексты, говорил:: «В китайских иероглифах каждая черточка имеет определенное значение. Например, в иероглифе «дом» верхняя часть означает пещеру. Под ней — знак, обозначающий свинью. В целом это значит жить в пещере и держать хозяйство-свинью. Это и есть понятие «Дом». И так все иероглифы. Это лишь один пример». Но у Сёдзо сейчас, понятно, не было желания распространяться на эту тему, тем более что он сам знал обо всем этом лишь понаслышке.

Став солдатом, он попал в совершенно иной мир. Пояс назывался теперь «поясным ремнем», а склад — «каптеркой». Да, это совсем другой мир, и язык здесь другой. И сам он уже не человек, а всего лишь составная часть личного состава. И поэтому он помнил, что говорить о том, о чем говорилось в прежнем мире, ему так же не пристало, как не пристало, скажем, разговаривать с неодушевленным предметом.