Ламповой сажей на пересохшем папирусе

1. Ходов твоих причудливая сеть всего лишь продвижение по кругу:яйцо покинув, в зиму умереть,ожить, когда земля поддастся плугу,и вгрызться в плоть, и пить древесный сокв беспечности слепого паразита,окуклиться, оставив узкий выход,и, изменившись, выпорхнуть в свой срокв огромный мир, на яблоко похожий. Не мне судить тебя — под тёплой кожейя тоже червь, грызущий вечный смыслот яблока познания до мрака,но, зряшность превращения оплакав,

бессмысленность свою мне вряд ли смыть. 2. Клинопись, первичный иероглиф —не с твоей ли азбуки, червяк,человек, горилльский лоб нахохлив,принципом подобия набряки родил однажды строй убогийразномастных, свернутых, кривыхлиний, означающих дорогу,зверя, что, замученный, затих,племя остающихся зверями,но уже принявших беглый ген...

Бег по кругу...Жажда переменда пребудет, древоточец, с нами. 3. В бессонный час любой сторонний звуксоставит не компанию, так дело.И вот он — начинается несмело,как шепот неприкаянных теней,но прирастая, как зеленый лукна светлом подоконнике в апреле,становится назойливей, больней,захватывает мысленные мели,и я уже не думаю о нём —

не звуке, в смысле, а о человеке —я слушаю, как тяжко дышит дом.Размеренно хрустит древесный крекер,и счастлив шашель жрать немой покой,поскольку счастье всякое имеетпродление в лишённости чужой.И это ест меня, а шашель — двери. 4. Я не знаю, что пишешь ты, бык, пожирающий дерево,на коре, что утратила связь с обнажённым стволом.Я в печатное слово до этого месяца верила,а теперь не читаю, не вижу, не слышу.С очищенным злом

перемешано вечное — хмель от такого смешенияуравняет с богами, но позже похмельная мутьнизведёт до зверей.Ни к чему...Не в готовом решенииоткрывается путь.Я б хотела уснуть,но ста лет будет мало... Так тягостно, тошно мне.Круг замкнулся, и к точке исходной съезжается рать....Улетай, убегай, уползай в своё тёмное прошлое,фессалийские дети тобой пожелали играть.

О сущности вещей