Лароуз

Питер испытал особенно сильное беспокойство, когда дочь взяла в библиотеке книгу под названием «Порождения тьмы». Оно прошло после того, как Мэгги сдала книгу, но вернулось, когда библиотекарша позвонила и пожаловалась, что книга изрезана. Он волновался из-за того, что Мэгги ищет змей у поленницы, а потом позволяет им обвиваться вокруг ее рук, что она делает из пауков домашних питомцев, а затем спокойно давит их ногами. А однажды, желая посмотреть, что происходит внутри, она разбила у соседа высиживаемое наседкой яйцо, прежде чем цыпленок успел вылупиться. Потом она принесла мертвого цыпленка домой и похоронила, но выкапывала каждый день, чтобы увидеть, как мир его переваривает. Бывали дни, когда пес игнорировал Мэгги, даже отходил от нее подальше, словно не доверял ей. Все это беспокоило Питера.

Нолу, однако, скорей радовало, что ее дочь стремится разорвать пластиковую пленку, разделяющую две вселенные. Она считала, что жить в обеих довольно естественно. Способность видеть один мир из другого — например, мир живых из мира мертвых — доставляла, по ее мнению, определенное удобство. Обычно она успокаивалась, представляя себя в гробу. Нола любила воображать варианты того, как станет в нем выглядеть. Еще в средней школе она мысленно подбирала себе идеальный наряд для этого случая. Джинсы, блузка навыпуск, забавные носки, туфли, цепочка с сердечком, волосы зачесаны наверх или распущены по плечам. Конечно, когда она умрет, на ней не будет этой немодной одежды. А впрочем, кто знает… Вот досада! Когда все ступеньки, ведущие к смерти Нолы, оказались пройдены, ее тревога исчезла. С другой стороны, иногда накатывала щемящая тоска, когда она представляла себе, что все продолжат жить по-прежнему, только без нее. Вместе с тем все это вызывало в ней чувство вины. Она редко позволяла себе расслабляться, наподобие того случая, когда съела целиком несвежий торт и заснула от переизбытка сладкого.

После того как она съела торт в этот раз, все стихло. Стоял поздний безмятежный вечер. Огни в доме погасли, и Питер укутал ее мягким шерстяным одеялом. В темноте она завернулась в него еще плотнее. Она была запелената, укрыта, защищена от самой себя — как в эксклюзивной частной психиатрической больнице, рассчитанной исключительно на уход за одним человеком по имени Нола. Она засыпала. Ее беспокоила лишь одна ноющая мысль: утром придется начать все сначала. Жизнь попискивала в голове, как залетевший туда комар. Тогда она прихлопнула его, и волна спокойствия опустила ее на землю.

* * *

На снегоступах из ясеня и оленьих жил Вольфред и девочка пробирались на юг. Проследить их маршрут было легко. Легенда Вольфреда заключалась в том, что они решили отправиться в Гранд-Портедж[115] за помощью. Они оставили в фактории больного Маккиннона с большим количеством припасов. Если бы они потеряли тропу, заблудились, зашли гораздо дальше на юг, чем собирались, никто не стал бы интересоваться, кто такой Маккиннон. А потому они шли быстро, за короткое время преодолев значительное расстояние, и остановились к вечеру на ночевку. Девочка подставила руки и лицо легчайшим дуновениям ветерка, а затем объяснила Вольфреду, с какой стороны дерева лучше пристроить шалаш, научила, как найти в заснеженном лесу хворост, обламывая сухие нижние ветви с деревьев, и показала, где их положить, чтобы можно было всю ночь присматривать за костром и направлять его тепло в сторону спящих путников. Они мирно проспали всю ночь, завернувшись каждый в свое одеяло, и проснулись, разбуженные пересвистом синиц.

Девочка разожгла посильнее огонь, они поели и вернулись на идущую к югу тропу, когда вдруг услышали за спиной страшный прерывающийся голос Маккиннона. Он, спотыкаясь и треща ветками, шел к ним, взывая:

— Постойте, дети мои, постойте, не бросайте меня!

Объятые ужасом, они ринулись вперед, проваливаясь в снег. К ним приблизилась собака, одна из жалких дворняг, прибившихся к фактории, и побежала рядом, с трудом преодолевая снег. Сначала они подумали, что это Маккиннон пустил ее по их следу, но потом девочка остановилась и пристально посмотрела на собаку. Та заскулила, глядя ей в глаза. Девочка кивнула и сквозь ветки деревьев указала путь к замерзшей реке, где можно было бежать быстрее. По льду они понеслись с потрясающей скоростью. Девочка отдала собаке кусок своей лепешки, и вечером, когда они разбили лагерь, поставила вокруг него силки. Шалаш они построили так, что путь к нему пролегал через узкий просвет меж двумя деревьями. Здесь она тоже поставила силок — высоко поднятую петлю, достаточно большую, чтобы в нее пролезла человеческая голова, даже чудовищно распухшая. Они поели сами, покормили собаку и легли спать с ножами в руках, положив заплечные мешки и снегоступы рядом с собой.