Лебяжий

– Игорь Павлович, склад подмыло! – сказала Раиса, когда Мурунов собирался в Урьевск.

– Так что? – сердито спросил он. Лезут со всякими пустяками. Ведь каждый знает свои обязанности.

– Людей-то чем кормить будете?

– Сантурию знаешь? Пускай обеспечивает. А не обеспечит – сниму три шкуры.

– У него жена в Уржуме рожает...

– А черт, приспичило ей!

– Я договорилась с Октябрьским совхозом. Обещали выслать обоз. Юра будет сопровождающим, – указав на Станеева, сказала Раиса.

– Это уже лучше. Садись, заброшу. – Станеев забрался в вертолет, следом за ним поднялась Раиса. – А ты зачем?

– Может, еще что-нибудь вытереблю... Людей попрошу... Лишние руки не помешают.

Высадив их в Октябрьском, Мурунов улетел в Урьевск. Оттуда связался с Саульским, а тот в свою очередь с обкомом. Уже через два часа три грузовых тяжелых вертолета ушли на Лебяжий. Следующим рейсом они должны были забросить бригаду строителей.

– Шумите, значит? – спрашивал секретарь горкома, пожилой, со шрамом на левой скуле, с Золотой Звездочкой. Едва ли не единственный среди партийных работников области, имеющий звание Героя. Он вырос в этих краях, состарился, любил их бережно и ревниво.

– Шумим, – вздохнул Мурунов.

– Деятели! Зевнули, а государство раскошеливайся... Островок-то хоть уцелеет?

– Не знаю... не уверен.

– Не уверен... Ххэх, а ведь я там охотился... сказочный островок! Ну ладно, что нужно?

– Все... буквально все. Этот фонтан нас раздел.

– А вы весь округ разденете... Ну что молчишь? Крыть нечем?

– Нечем... кругом виноваты.

– Ладно, садись. Займемся ограбиловкой.

Они занимались «ограбиловкой» почти до самого утра: вызывали горком, обзванивали, требовали, просили. Часов в пять секретарь спохватился:

– Меня ж на пельмени ждут! Внук в отпуск приехал... Идем, познакомлю!

– В другой раз, Павел Павлович.. Мне надо еще в Октябрьский завернуть.

– Вы и там присоседились? Разворотливые ребята! Ну, лети. Я директору позвоню... он хоть и прижимист, а мне не откажет... по старой дружбе

Секретарь вызвал свою машину, велел отвезти Мурунова в аэропорт. Вдогонку крикнул:

– У меня в девять бюро. После бюро буду.

Вертолет толкнулся в дымчатое облако. Облако заглянуло во все иллюминаторы, и только сейчас Мурунов заметил вокруг себя мешки с почтой, бочку селедки, ящик взрывчатки, канат и еще какую-то ерунду. «Подремать, что ли?» Но сна ни в одном глазу.

Внизу, на берегу речки Тарп, замелькали веселые чистые домики. Мурунов вышел из вертолета, вдохнул свежий воздух. Река широкая, тихая, просматривается до дна. А Курья сейчас взбаламучена... И ведь рядком бегут к океану. У Лебяжьего почти сходятся... Да, у рек тоже свои судьбы, как у людей.

– ...Ушли они... вчера ушли, – сказал директор, приятель Павла Павловича.

– С этим... с гипнотизером? – чуть не закричал Мурунов, забыв поинтересоваться, что выделил совхоз экспедиции.

– Кого говоришь? – не понял директор и отчаянно засосал трубку.

– Я говорю... в какую сторону?

– А, в ту, в ту сторону, – словоохотливо подтвердил директор. – Однако, догонишь.

Утреннее солнце вновь пригрело зеленую стрекозу, летящую вдоль берега. Какая-то чушь лезла на ум, вычурные стишки, сочиненные еще в школе: «Мешок дукатов за пару крыс... за женщину – пол-вселенной...» К чему это? Стишки-то были о Магеллане.... о Магеллане, а не о женщине. Увязалась за этим губастым бичом, словно других дел нет. Прогуляться ей захотелось... восходом полюбоваться... закатом... На острове – светопреставление, на острове не до восходов-закатов. Там все оглохли от рева, там газом дышат... Быть может, удастся еще островок-то спасти. Хорошо бы...

– Садимся? – увидев аргиш, спросил пилот. Мурунов раздраженно махнул рукой: «Вперед!» Летчик пожал плечами и, не поднимаясь, пролетел над обозом. Олени прянули в сторону. Высокий человек в малице погрозил кулаком.

Остров узнавался издалека по грибу, поднявшемуся над скважиной, который расплывался пахучим белым туманом. А ближе – еще и по реву рассерженной земли. Там, где жили когда-то островитяне, кружилась и кипела вода. Островной лес кланялся, кивал ветвями, но без привычных скрипов и шорохов, без птичьего посвиста, без шелеста хвои он казался царством теней, где все беззвучно и неправдоподобно.

На отончавшей перемычке суетился народ, сновал туда и сюда бульдозер.

Подле кургана, где жил когда-то орлан, стояла странная машина с укороченной реактивной пушкой. К Курье, точно гигантские удавы, протянулись толстые шланги. «А, значит, пожарники здесь!» – повеселел Мурунов, и плохого настроения как не бывало.

Томительное нервное бездействие кончилось. Люди приободрились, и каждый нашел себе место: пожарники настраивали свою «пушку», студенты добивали перемычку, строители, по указанию Мухина, возводили навес простецкого глинозавода, Водилов с группой сварщиков мастерил металлическую раму с настилом. То там, то здесь появлялся Лукашин, бранился, шумел, убегал куда-то и вновь появлялся. Кожа на его истончавшей до уродливости шее обвисала и морщилась. На лице, на резко выступавшем кадыке наросла редкая рыжеватая щетина. Голос сел.