Леди из Фроингема

– Помню, в детстве мы с Монти как-то заигрались на чердаке, – откашлявшись, вдруг нарушил тишину Седрик Понглтон. – Что-то такое мы там нашли – не помню уже в точности, что, – но совершенно потеряли счёт времени и спустились только к ужину. Пропустили и ланч, и послеполуденный чай… Уверен, Робер и…– он с досадой защёлкал пальцами.

– Жан, – подсказал ему Хигнетт.

– Да, да, я помню, Жан, – рассеянно кивнул ему Седрик. – Так вот, уверен, что мальчишки беззаботно резвятся где-то на просторе, позабыв обо всём, и думать не думают, что стали причиной беспокойства стольких взрослых. Дети, что с них взять! – он пожал плечами и издал натужный смешок.

Все, включая Бернадетту и слуг, в этот момент посмотрели за окно, где по-прежнему бушевал ливень, Седрик же с величайшим интересом принялся разглядывать кекс. Оливия обратила внимание, что руки у него дрожат, а на лбу и переносице выступила испарина. «Да он же напуган до полусмерти!» – подумала она, и взгляд Присциллы на мужа, полный жалости, подтвердил её догадку.

– Детям нельзя позволять отбиваться от рук! – заявила Виктория, со стуком поставив чашку на ломберный столик. – Их место – в детской. Если бы их глупые игры не отвлекали инспектора от расследования, то мы все, вероятно, получили бы возможность поскорее уехать из Мэдли. Седрик прав в одном: мальчишки преспокойно играют где-нибудь на чердаке и знать не знают, что из-за них поднялась суматоха.

– Не далее, как полчаса назад я осмотрел чердак вместе с Хигнеттом, – ответил на её тираду Оскар Финч. – Возможно, дети там и побывали раньше, но сейчас чердак пуст.

– Полагаю, баронесса, в Германии такое поведение попросту невозможно, ведь у вас детям прививают дисциплину и послушание с пелёнок, – Виктория никак не отреагировала на замечание Финча.

– Полагаю, что да, миссис Понглтон, – мисс Прайс устало пожала узкими плечиками, но тотчас же спохватилась: – Да, да, разумеется, так и есть! Наш отец огромное значение придавал дисциплине, почтительности и неукоснительному соблюдению распорядка дня. Мы с сёстрами и помыслить не могли, чтобы ослушаться его.

– Вот видите, – Виктория вроде бы обращалась ко всем присутствующим, но смотрела только на съёжившуюся в своём кресле Бернадетту. – Я убеждена, детям необходима строгая рука. Свобода и отсутствие дисциплины вредят им и лишают возможности стать в будущем полезными членами общества. Из этого проистекают и другие проблемы: невоздержанность, потворство низменным страстям… – Виктория долго перечисляла всевозможные прегрешения и наконец заключила, – и всё это в итоге ведёт к жизненному краху. Так-то вот! – она откусила от сэндвича крупными белыми зубами и принялась жевать, рассеянно глядя на огонь в камине.

Высказавшись, Виктория больше не смотрела на Бернадетту. Противник под градом неоспоримых аргументов был повержен, и терзающая её сердце боль на время утихла. Маленькая, робкая Бернадетта не посмела ничего возразить на эту несправедливую тираду, но Оливия поразилась тому, какой неожиданной злобой сверкнули её тёмные глаза, и каким неприязненным взглядом она окинула Викторию. Сразу после этого Бернадетта раскрыла молитвенник – губы её задвигались, ладони сомкнулись, но и в тяжёлом взгляде, прикованном к ничего не замечающей Виктории, и во всей позе было что-то пугающее, почти языческое, будто она не Пречистую молила о снисхождении, а призывала кару небесную на головы неугодных.

Страх – вот что ощутила Оливия, присмотревшись к тем, кто сейчас находился в гостиной. За бравадой, за нарочитым спокойствием, за подчёркнутой тревогой – за проявлениями всех этих чувств скрывался страх. Исчезновение детей заставило каждого гнать от себя мрачные мысли, удерживать свой страх на вытянутой руке, не позволяя ему одержать победу, и вместе с тем страшась взглянуть ему в глаза. Лишь Филипп и его избранница были неподвластны ему – молодые люди, презрев всякие приличия, сидели очень близко друг к другу, соприкасаясь плечами; их лица освещало яркое пламя, сообщая чертам резкость, графичность, – и Оливия вдруг ощутила внутри сосущую пустоту, напомнившую ей годы, вынужденно проведённые в разлуке с братом. Пользуясь тем, что в гостиной разгорался спор между Седриком и Викторией, и всё внимание было устремлено к ним, Филипп поднёс ладонь фальшивой баронессы к губам и незаметно для остальных запечатлел на её запястье нежный поцелуй. Оливия отвела взгляд, и в этот момент в голове её пронеслась мысль: «Откуда Имоджен Прайс было известно о том, что дверь в часовню открывалась бесшумно? Ведь я совершенно точно не говорила этого ни ей, ни Филиппу».

***

К вечеру дождь начал стихать, и появилась надежда, что мальчики покинут укрытие, в которое загнал их ливень, и вскоре вернутся в дом. Однако прошёл час, затем другой, а дети так и не появились.