— Они и в самом деле очень старые, даже древние. Одни прибыли из Персии, другие — из Китая и прочих стран Азии. Для того чтобы изучить все сокровища этого дворца, вам понадобится не один день и даже не одна неделя. Моя семья собирала все это в течение двух столетий, и мне потребовалось бы по крайней мере столько же, чтобы налюбоваться и пресытиться ими.
Мери насмешливо улыбнулась:
— Для того чтобы достичь столь преклонного возраста, вам надо быть волшебником.
— Иные истины ускользают от людского понимания.
— Истина, сударь, заключается в том, что мы смертны, какая бы судьба ни была нам уготована, — заверила она Балетти, отгоняя от себя мысль о мэтре Дюма и его удивительном долголетии.
— Верьте в это, Мария. Пока что.
— Уж не скрываете ли вы бессмертие в той комнате, куда мне запрещен доступ? — спросила она.
— Возможно. А вы ее отыскали?
— Одну из дверей я открыть не смогла, думаю, это она и есть. Достаточно было бы любой из этих безделушек, чтобы сделать баснословно богатым любого вора. Ваше богатство кажется неисчислимым. Неужели вы прячете что-то еще более драгоценное?
Его взгляд стал печальным:
— Я не прячу от вас, душа моя, ценности. Я просто убрал подальше от вас единственный предмет, на который слишком опасно смотреть и к которому слишком опасно прикасаться.
— Будет вам! Вы храните эту тайну только для того, чтобы потчевать ею меня, — поддразнила Мери, надеясь, что он себя как-нибудь выдаст.
— Держитесь подальше от этой двери, Мария. Вскоре, надеюсь, я расскажу вам все, что знаю об этом. Сейчас еще не время.
— Мне не нравится терпеть танталовы муки, — заявила она, глядя прямо в его черные глаза.
— А я думаю, что нравится, иначе вы остались бы в монастыре и не перебрались бы сюда!
У Мери тотчас заполыхало в низу живота, и она пожалела о том, что попыталась спровоцировать маркиза.
10
Щеки господина Эннекена де Шармона, и без того испещренные красными прожилками, побагровели от негодования.
— То, о чем вы сейчас рассказали мне, дорогой мой, весьма неприятно. И вы утверждаете, что у Балетти есть доказательства нашей вины?
— Я потребовал их у него назавтра же после нашей тягостной встречи.
— Разумеется, — проронил посол и тотчас прибавил: — Вы от этого оправитесь. Хотя должен признать, что ваша Мария…
Под недобрым взглядом Больдони окончание фразы застряло у него в горле.
— У Балетти действительно есть список наших дел с указанием сумм, которые были нами за это получены.
— Этого недостаточно для того, чтобы нас обвинить. Ему еще потребуется свидетельство Корка.
— Давайте его устраним, — предложил Больдони.
— Еще не время. Я предпочел бы, чтобы он защищал наши интересы как можно дольше. Мы всегда успеем это сделать, если Балетти нарушит слово, которое он вам дал.
— Как вам будет угодно. И еще одно. Вы помните Эмму де Мортфонтен?
Посол безнадежно вздохнул:
— Разве ее забудешь? Она самая красивая женщина из всех, каких мне довелось встретить.
— По причинам, так и оставшимся мне неизвестными, она перед своим отъездом из Венеции попросила меня неотступно следовать за маркизом де Балетти, сделаться его тенью и постоянно сообщать ей о малейших его поступках, обо всем, что только он предпримет.
— Еще одна соблазненная им особа старается женить его на себе! — развеселился Эннекен де Шармон. — Даже как-то странно, что он не поддался ее чарам и предпочел ей Марию Контини. Не то чтобы она не была красива, поймите меня правильно, — тотчас поправился посол, не желавший обидеть Больдони, — но рядом с Эммой Рид…
— Что за имя вы назвали? — вскинулся Больдони.
— Эмма Рид. А вы не знали? Она вторым браком была замужем за очень известным в Европе судовладельцем Тобиасом Ридом. В Венеции она представлялась Эммой де Мортфонтен.
— Как-то вечером Балетти назвал Марию именем Мери Рид.
— Правда? Я ничего об этом не знал. Это имеет какое-то значение?
— Ни малейшего, — отмахнулся Больдони. — Это лишь подтверждает подозрения, которые у меня были. Не могли бы вы оказать мне любезность передать вот это письмо Эмме де Мортфонтен? Балетти перехватил все те, которые я посылал ей прежде. Мне хотелось бы, чтобы это письмо до нее дошло.
— Насколько я понимаю, вы думаете, что вам нашли замену? — мгновенно сообразил посол.
— Будем считать, что моя гордость несколько затронута. Разумеется, я рассчитываю на вашу скромность, — требовательно произнес Больдони, сильно раздосадованный тем, что пришлось сделать подобное признание такому неприятному человеку.
— У меня множество недостатков, дорогой мой, но, в противоположность господину Балетти, который вас так подло обманул, я верен в дружбе. Никто не узнает того, что вы мне доверили. Это письмо уйдет и достигнет адресата. Но скажите, между нами, что вы получили от Эммы в обмен на эту маленькую услугу?
Больдони вздохнул:
— Обещания! Одни только обещания.
— Но любое из них сделало бы и короля более услужливым, чем лакей. Я, не споря, соглашаюсь с этим, — заверил посол. — Нам остается только надеяться, что Балетти удовольствуется Марией. Это даст нам веские основания надеяться и на то, что наши мечты обернутся реальностью.