Леди-пират

Эмма вела дела, грациозно порхая между Чарльстоном и Кубой — по крайней мере раз в год она ездила в Гавану, чтобы присмотреть за своими табачными плантациями. Все остальное время она проводила за развлечениями или исполнением светских обязанностей. Как буржуа, так и дворяне в факториях были охочи до того и другого. Там устраивали маленькие дворы имени королевы Анны. Роль политических и светских центров исполняли дома местных правителей. Эмму приглашали на все обеды, концерты, балы или игры, и Кормаки тоже были везде желанными гостями.

Однако в последнее время всего этого ей уже не хватало. И виной тому была Энн. Подрастая и превращаясь в женщину, она начала проявлять характер, все больше напоминавший Эмме нрав Мери Рид.

Кормака, который проявлял себя по отношению к дочери властным, но справедливым, и не терпел ни малейших нарушений дисциплины, нередко возмущало поведение дочери. Энн получила самое лучшее воспитание и образование, какое только возможно, — за ее занятиями строго следила Эмма, она лично проверяла заданные девочке уроки, несмотря на то что у Уильяма это вызывало раздражение.

— Вы что, считаете, будто я не способен воспитывать собственную дочь? — как-то, не выдержав, вспылил он.

— Она стала вашей дочерью лишь потому, что мне так заблагорассудилось. Никогда не забывайте об этом, — вынуждая его замолчать, ответила Эмма.

И Кормак действительно больше не посмел об этом заговаривать.

Но вот неделю тому назад все рухнуло. Из-за одной сцены.

Эмма пришла к Кормакам немного раньше назначенного времени — по средам она непременно у них обедала. Слуга провел ее в маленькую гостиную. Услышав яростные выкрики Кормака, гостья не смогла справиться с любопытством и без приглашения явилась в кабинет хозяина дома.

От неожиданности у нее перехватило дыхание. Впрочем, и Кормак, увидев Эмму, замер, прервав на полуслове гневную тираду. Эмме на мгновение показалось, будто она видит перед собой Мери — тех времен, когда та была Мери Оливером, ее личным секретарем.

Энн, в одежде лакея, с перехваченными кожаным шнурком длинными волосами, свирепо глядела на отца и стойко держалась под напором его ярости. Мария Бренан, дрожащая и потерянная, тихо плакала, бессильно упав на диван.

— Ну, так что же случилось, дорогой Уильям, — наконец-то смогла с трудом выговорить Эмма охрипшим голосом, — отчего вы вспылили, да так, что весь дом ходуном ходит?

— А вас не учили стучаться? — вместо ответа рявкнул Кормак.

Эмма не обратила внимания на его слова. Только затворила дверь, чтобы скрыть эту ссору от жадных взглядов челяди.

— Для чего вы нарядились в столь неуместный костюм? — обратилась она к Энн. — Сейчас ведь нет никакого карнавала.

Одного упоминания об этом оказалось достаточно для того, чтобы плотно стиснутые губы Кормака разжались, выплеснув новую порцию гнева.

— Вот именно! — снова обрушился он на дочь. — К чему этот гротеск?! Ты выглядишь не просто нелепо, но и недостойно твоего положения в обществе!

— Уильям, может быть, вместо того чтобы вопить, вы дадите ей возможность ответить, хоть что-то объяснить? — перебила его Эмма с насмешливой улыбкой на губах.

— Можно подумать, подобную распущенность можно хоть чем-то объяснить, — сердито проворчал он.

Эмма приблизилась к Энн, благоразумно и вместе с тем неприступно молчавшей.

— Что вы можете сказать в свою защиту, Энн? — спросила она, приподняв подбородок девушки.

На мгновение взгляд рыжеволосой красавицы показался ей настолько похожим на взгляд Мери, пробудил такую тоску, что еще немного — и она впилась бы губами в нежный рот, утоляя все ту же многолетнюю жажду.

— Мне хотелось поглядеть на корабли, — призналась Энн. — Папа никогда не берет меня с собой.

— Порт не место для девушки твоего круга! — взорвался Кормак.

— Какое мне дело до моего круга, если из-за него я не могу делать то, что мне нравится!

Пощечину дерзкой девчонке влепила Эмма, ближе всех к ней стоявшая.

— Я могу понять ваше томление, но никак не вашу дерзость, — резко сказала она.

— Что вы можете знать о моем томлении? — с вызовом и обидой бросила в ответ Энн.

Ее щека загорелась от второй пощечины. Тем не менее отпор скорее смутил, чем возмутил Эмму.

— Иди в свою комнату, — прошипел Кормак, — и чтобы к обеду вышла в пристойном виде.

Энн не заставила его повторять приказ дважды.

Едва дверь за дочерью закрылась, Кормак обрушился на Эмму.

— Больше никогда не влезайте между ней и мной! — прорычал он, побагровев от злости.

— Мне не пришлось бы это делать, если бы вы не были так непреклонны. Что вам, жалко позволить девочке немного развлечься?

— Выйдет замуж — вот тогда пусть и развлекается как хочет! А пока что я не желаю, чтобы она марала имя, которое я ей дал!

— А вы-то, по-вашему, делаете честь этому славному имени? Да вы сгнили бы в тюрьме, если бы я вас оттуда не вытащила!

— Перед тем постаравшись меня туда упрятать!

Мария Бренан рывком вскочила, растрепанная и заплаканная.

— Хватит! — завопила она. — Прекратите!

Взглянув на огорченную жену, Кормак мгновенно утих. Он был по-прежнему беспредельно в нее влюблен.