Леди-пират

— Успокойся, — нашептывал он на ухо Марии, ведя ее к дивану и усаживая.

Жена, рыдая, бросилась в его объятия.

— Я больше так не могу, я устала от вопросов, которые она задает, — всхлипывала она. — И еще эти ее новые причуды. Я перестала ее понимать.

— Что за вопросы и что за новые причуды? — удивилась Эмма.

— Это не прекращается вот уже несколько недель. Началось все с подвески. Той, которая была у нее на шее, когда вы ее к нам привели.

— Помолчи, — строго приказал Кормак, отчего несчастная Мария еще сильнее затряслась.

Эмма в приливе бешенства сжала кулаки.

— Почему она должна молчать? Вы в своем уме, дорогой? Я требую, чтобы мне рассказали. Кто-кто, а уж я имею право знать!

— Это право вы давным-давно утратили.

— А вот тут вы заблуждаетесь. В любой момент я могу вытащить на свет правду.

— Какую еще правду? — усмехнулся Кормак.

— Никто не поручал мне заботиться об Энн, — продолжала между тем Эмма. — Она была похищена, и очень легко доказать, что похитителями были вы с Марией.

Мария Бренан посмотрела на нее так, словно увидела перед собой сатану. Кормак смертельно побледнел.

— Ну вот, а теперь, когда вы успокоились, — с жестокой насмешкой проговорила Эмма, — расскажите до конца то, что вы от меня скрыли.

— И тогда вы оставите нас в покое? — простонала Мария Бренан.

Эмма склонилась над ней:

— Оставлю. До тех пор пока вы будете мне верны, милочка. И при единственном условии: вы никогда — ни тот, ни другая — не забудете, чем мне обязаны.

Мария Бренан еще теснее прижалась к мужу, предоставив Эмме самой налить себе стакан рома. Та вернулась с двумя стаканами, один из которых протянула несчастной женщине.

— Я не желаю вам зла, Мария, — смягчившись, прошептала Эмма. — Я защищаю собственные интересы и интересы Энн. И дорожу ею не меньше, чем любите ее вы.

Мария Бренан покачала головой, а Эмма, ответив безжалостным взглядом на горестный взгляд Кормака, расположилась в кресле напротив супружеской четы.

— Слушаю вас, Мария. Вы говорили о подвеске.

— Вскоре после того как мы сюда приехали, я забрала подвеску, заметив, что Энн все время, днем и ночью, сжимает ее в кулачке. Сняла у малышки с шеи, когда она спала. В течение нескольких дней она сильно переживала, потом понемногу успокоилась и согласилась на ту, которую я ей дала взамен. Несколько недель тому назад мы обе собирались на бал к посланнику. Уильям хотел официально представить Энн и таким образом определить, какие есть в наших краях подходящие партии.

— Я помню тот бал. Энн там блистала.

— Так вот, мы собирались на бал, и Энн вошла в мою комнату, чтобы попросить какое-нибудь из моих украшений. Я давным-давно забыла ее подвеску среди других. Выйдя из своей туалетной комнаты, я застала девочку с этой подвеской в руке. Энн смотрела на нее, и лицо ее было печальным и задумчивым. Я тотчас, не успев ничего сообразить, выхватила подвеску у нее из рук, потом дала ей другое украшение, уверяя, что оно куда более выгодно подчеркнет ее красоту. — Мария Бренан на мгновение умолкла, после чего изящно высморкалась и продолжила: — Назавтра же после этого бала Энн принялась засыпать меня вопросами. Она хотела знать, где мы жили раньше, чем занимались и почему уехали из Ирландии.

— И что же вы ответили?

— Ничего, — призналась Мария Бренан. — Ничего, кроме того, что вы посоветовали нам ей говорить. Но я больше так не могу. С тех пор она делает одну глупость за другой. Я думаю, она старается добраться до собственных воспоминаний.

У Эммы кровь в жилах застыла.

— Она не должна ничего знать, ничего — слышите?!

— Почему вы забрали ребенка у родных? — спросил Кормак.

— Причины касаются только меня одной, — сухо ответила Эмма. — Поймите наконец: вы все потеряете, если захотите открыть Энн правду.

— Энн — наша дочь и ею останется, — заверил ее Кормак.

Мария Бренан снова, рыдая, бросилась мужу на грудь.

Эмма мгновенно поняла, что рано или поздно эта женщина уступит натиску Энн. Девочка, пока что бессознательно, приближалась к своей истинной сути. Ее влечение к океану и наряд, в котором она собралась к нему отправиться, служили тому доказательствами. До тех пор пока она не проявляет ни недоверия, ни неприязни к Эмме, еще ничего не потеряно, но если Мария Бренан заговорит… Эмма не хотела рисковать, она боялась потерять Энн так же, как когда-то потеряла Мери.

И она приняла решение, которое само собой напрашивалось, — единственно возможное в этой ситуации. Пообедав с Кормаками и переменив за столом разговор, чтобы не усугублять страдания Марии Бренан, на следующий день она явилась снова, под тем предлогом, что хочет осведомиться о ее самочувствии. Кормака не было дома, он уехал на плантацию. У Энн шел урок, она обучалась правильной осанке.