Леди Полночь

Казалось, ее кости обратились стеклом. Казалось, они разбивались на осколки прямо внутри ее тела. Эмма повалилась на спину, увлекая Джулиана за собой, вжимаясь в песок под тяжестью его тела. Она схватила его за плечи и вспомнила тот миг, когда он вытащил ее из воды, а она еще не поняла, кто это. Он был сильнее, крепче, чем она себе представляла. Он был взрослее, чем она разрешала себе думать, и каждый его поцелуй сжигал ее воспоминания о мальчишке, которым он был когда-то.

Он прижался к ней, и она вздрогнула от холода его футболки. Он закинул руку за голову, схватился за воротник и стянул ее. Когда он снова прижался к Эмме, у нее захватило дух и она заскользила руками по его обнаженным бокам, по выступающим лопаткам, словно ладонями и пальцами создавая его тело из воздуха. Светлые шрамы от старых рун, тепло его кожи, покрытой океанской солью, его тонкий браслет из морских стеклышек – он был самим собой, он был Джулианом

, и это сводило Эмму с ума. Никто другой не мог быть на его месте. Она узнавала его руки, узнавала его дыхание, узнавала биение его сердца совсем рядом со своим.

Ее прикосновения кружили ему голову. Эмма видела, как он теряет себя, как он разрушается по кусочкам. Она коленями обхватила его бедра, ее рука скользнула к его пояснице и коснулась обнаженной кожи возле пояса его джинсов, легко, невесомо, как ласковая волна океана, и он содрогнулся, словно в агонии. Эмма никогда не видела его таким, даже когда он рисовал.

Задыхаясь, он отнял губы и замер, усилием воли заставив свое тело остановиться. Эмма видела, чего ему это стоило, в его глазах, черных от голода и нетерпения. Она видела это в том, как он оторвал от нее свои руки и уперся ими в землю, как его пальцы остервенело вкопались в песок.

– Эмма, – прошептал он, – ты точно этого хочешь?

Она кивнула и потянулась к нему. Он застонал от облегчения и бесконечной благодарности и снова подхватил ее, и на этот раз сомнений уже не было. Ее объятия раскрылись, он окунулся в них и прижал ее к себе, и задрожал, когда она обхватила его ногами и притянула к себе. Она открылась ему и приняла его тело.

Он снова нашел губами ее губы, и она почувствовала, как все тело затрепетало, заискрилось, пустилось в пляс. Так вот, каково это, так вот, каковы поцелуи, так вот, каково все на свете. Вот оно.

Он покрывал поцелуями ее губы, ее щеки, ее покрытые песком скулы. Он целовал ее шею, и его дыхание согревало ей кожу. Запутавшись пальцами в его сырых волосах, она смотрела в небо, покрытое звездами, мерцающими и холодными, и думала, что этого не может быть на самом деле, что людям не дано вот так осуществлять свои мечты.

– Джулс, – прошептала она. – Мой Джулиан.

– Всегда, – прошептал он в ответ и снова поцеловал ее в губы, и они сжали друг друга в объятиях с такой силой, с какой волна разбивается о скалы. Все границы между ними растаяли, и по жилам Эммы побежало пламя. Она пыталась сохранить в памяти каждый миг, каждый жест – то, как он касался руками ее плеч, как прерывисто дышал, как растворялся в ней и терял себя. Она решила, что до самой смерти не забудет, как он уронил голову ей на грудь и снова и снова шептал ее имя, словно все другие слова навек потонули в глубине океана. До последнего вздоха.