Леди в озере

Она открыла письма, которые оставались неоткрытыми, когда Кэл отправил ее в полицейское управление. У двух из них имелся кое-какой потенциал, и она отложила их, чтобы передать мистеру Хиту. Еще одним она могла заняться сама. Прохожий заметил, что в фонтане в парке Друид-Хилл перестало работать освещение. Завтра позвонит в Департамент сооружений общего пользования и сообщит о поломке. Это не стоит упоминания в колонке «Службы помощи». Она научилась проводить различие между имеющим шансы попасть в колонку и не имеющим и гордилась, что проявила инициативу. Боб Бауэр предупредил ее: Хит опасается, что Мэдди метит на его место.

Но Мэдди метила куда выше, так высоко, что пока она и сама точно не знала, чего хочет. Она баловала мистера Хита, принося ему во второй половине дня печенье или кусок рулета вместе с кофе. И вскоре вернула его благосклонность. Он сказал, что она может использовать свои четыре с половиной часа отгула как пожелает. Но как именно она желает? Что можно сделать с четырьмя с половиной часами?

Вскоре она получила ответ на этот вопрос от электрика в лодке.

Леди-законница

Я не хотела этой вечеринки. В самом деле, какая может быть вечеринка, если у тебя не круглая дата, а двадцать девятая годовщина работы на одном месте? Не уйду в отставку, пока не сделаюсь капитаном, как говорила начальству много раз. Много раз.

Но я понимала, в чем дело, почему департамент хотел воздать мне почести, почему в управление прислали фотографов и даже репортершу, хотя мне она показалась очень зеленой, несмотря на возраст. Я подумала: Ей понадобится намного больше уверенности в себе, чтобы заниматься этой работой, это как пить дать.

У меня часто берут интервью, причем гораздо более подробные. Так что нет нужды фотографироваться с ножом для торта в руке.

Сама я никогда не страдала от недостатка уверенности в себе. Отец научил меня не бояться смерти, поэтому-то я и могу заниматься своей работой. Не бояться смерти – это не то же самое, что не страшиться вообще ничего. Это значит только, что я не беспокоюсь насчет того, куда отправлюсь, когда придет мой час. Нет, я не безгрешна, но я христианка, молюсь Господу, прося поддержать в трудную минуту, простить, когда сбиваюсь с правильного пути, и помочь вернуться на стезю добродетели.

Мне часто не нравятся вещи, которые, по мнению других, должны быть по душе. Не нравятся вечеринки, не нравится, когда меня фотографируют, не нравится быть в центре внимания. Совсем не понравилось участвовать в том телевизионном шоу «По правде говоря», но, выступая там, я, по крайней мере, действительно говорила правду. И все-таки в этом шоу было что-то унизительное. Его суть как раз и сводится к тому, чтобы показать, что ты не такая, как все, может быть, даже с прибабахом. Но я не из таких. Я женщина с университетским образованием, которая заботилась о своих детях – у меня их четверо, двоих родила и двоих усыновила, – и обо всех детях тех районов, которые патрулировала. В каком-то смысле я больше социальный работник, чем полицейский. Правда, по-моему, я приносила людям куда больше пользы, чем соцслужбы. Когда в дом приходит их работник, на него смотрят как на врага, как на человека, сующего нос в чужие дела. А когда в дом к людям являлась я – обычно после жалоб на пьянство или хамство, – матери втайне радовались моим визитам. Они знали, что я понимаю, что мне не все равно. Но на первое место я ставила интересы их детей, и так было всегда.

Меня называли «Леди-законница». Мне это нравилось, особенно первая часть. Я горжусь своими манерами, своей учтивостью. В пятидесятые годы, осуществляя надзор за несколькими молодыми женщинами, я всячески подчеркивала важность хороших манер и благопристойного внешнего вида. Работа не должна делать нас мужеподобными или грубыми. Иногда мне приходилось вести себя как строгая учительница, читать наставления. Я ловила мальчишек, шляющихся по кинотеатрам, прогуливая школу, и говорила, что могу доставить их либо домой, либо в исправительное заведение для несовершеннолетних. И они всегда выбирали дом.

Полагаю, думают, что мне пора бы уже подумать об отставке. Осенью исполнится шестьдесят девять. Возможно, эта вечеринка была намеком на то, что мне пора на покой. Но на меня не действуют намеки, мне нет дела до странных взглядов и критических замечаний, которые другие бормочут себе под нос, то ли желая, чтобы я их услышала, то ли нет. Если кто-то хочет мне что-то сказать, он может высказать это мне в лицо. Я не готова уйти на покой. Не планирую свои похороны. Даже глядя в дуло пистолета, как тогда, с тем малым, который заявлял, что он посланник Божий, а на деле был всего лишь сводником, наживающимся на молодых женщинах. Даже тот случай не заставил меня начать готовиться к похоронам. Так с какой стати делать это теперь? Я собираюсь прожить долгую жизнь. И мое наследие не сведется всего лишь к тому, что я была первой.