Ледовый поход Балтийского флота. Кораблекрушение в море революции

Факт обнаружения у А. М. Щастного «документов Сиссона» был мгновенно предан гласности. 28 мая 1918 г. (на другой день после ареста) «Новая жизнь» писала: «Найдены при обыске (у А. М. Щастного. – К. Н.) также документы, которые будто бы исходят от Германии и адресованы советской власти в лице Троцкого, Зиновьева и Урицкого и в которых заключается предложение германского правительства продать Балтийский флот Германии. На документах, по-видимому, очень искусно сфабрикованных, имеются подложные деловые пометки за подписью Гусева, Позерна и Зиновьева. Пометки следующего содержания: “направить в Морской комиссариат”, “в Военный совет”, “Троцкому” и т. д. […] Одновременно получены сведения, что среди матросов Балтийского флота какими-то темными личностями, в числе которых, как установлено, находятся также бывшие морские офицеры, ведется агитация за выступление против советской власти, так как большевистская власть собирается продать флот немцам. По данным, собранным следственными властями, документы сфабрикованы с целью создания после свержения советской власти процесса по обвинению в государственной измене, аналогичного с готовившимся процессом при Керенском против большевиков после их выступления 3–5 июля»^[815]. На другой день эту заметку с небольшими изменениями перепечатали «Известия»

^[816].

Судя по газетному тексту, журналисту «Новой жизни» не показали сами бумаги, а лишь рассказали о них. Среди изъятых у А. М. Щастного бумаг нет адресованных М. С. Урицкому, на них нет резолюций Б. П. Позерна и Г. Е. Зиновьева, но есть «пометка» Марии Николаевны Скрыпник (1883–1968). Также на них отсутствуют резолюции «в Военный совет» и «Троцкому». Видимо, эти детали возникли при пересказе содержания документов. Впрочем, общий смысл был передан верно.

Разумеется, если бы эти документы были копиями подлинных секретных бумаг, германские агенты-большевики постарались бы как можно глубже их спрятать, а не рассказывали бы о них журналистам, причем работавшим в оппозиционной газете «Новая жизнь», которая была закрыта петроградскими властями уже в июле 1918 г. Бумаги, аналогичные изъятым у А. М. Щастного, в эти же дни были обнаружены в Петрограде. 29 мая состоялось специально посвященное аресту А. М. Щастного чрезвычайное заседание Петроградского совета с участием делегатов красноармейской конференции, конференции Первого городского района, Центрального бюро профессиональных союзов, представителей Минной дивизии Балтийского флота, представителей фабрично-заводских комитетов и других организаций. На нем Николай Николаевич Крестинский (1883–1938) выступил «с подробным сообщением о раскрытии погромной агитации… Он сообщает, что все нити этой погромной организации в руках советской власти. Он подробно излагает историю с раскрытием контрреволюционной организации, которая пыталась фабриковать документы от германской контрразведки к Ленину о необходимости ареста Дыбенко, который противится продаже флота Германии. Глава этой организации арестован и является – бывший капитан броневого дивизиона А. П. Фельденкранц»^[817]

. Н. Н. Крестинский излагал в своем выступлении содержание документа, датированного 3 марта^[818]. Возможно, он заговорил именно о нем не потому, что не было обнаружено других документов, а потому, что на заседании Петросовета матрос эсминца «Десна» Коссаковский заявил, что «если флот не продан, то полупродан»^[819], и требовалось ответить на эти обвинения, связав их с деятельностью явных контрреволюционеров.

Благодаря В. Н. Старцеву мы знаем, что А. П. Фельденкранц не был автором «документов Сиссона», но, очевидно, имел отношение к их распространению. К сожалению, об этом человеке нам ничего не известно.

«Документы Сиссона» видел в Петрограде и главный комиссар флота Е. С. Блохин. Во время следствия по делу А. М. Щастного Л. Д. Троцкий задал ему вопрос «относительно подложных документов об отставке Блохина»^[820]. Речь идет о документе, датированном 30 марта и говорящем о назначении Е. С. Блохина – Л. Д. Троцкий оговорился^[821]

.

На вопрос Л. Д. Троцкого Е. С. Блохин ответил: «Щастный показал мне эти документы… На другой день уехал с докладом [в Москву]. После этого он (Е. С. Блохин. – К. Н.) документы видел еще раз у т. Зиновьева, только не такие, а снимки… Щастный сказал, что получил документы, но каким путем, он не хотел сказать, не мог сказать, сказал, что мы будем это расследовать…»^[822]