Легенды крови и времени

Марат нынче вел тайную и опасную жизнь, с каждым днем все больше поддаваясь неуемным полетам фантазии и демоническим всплескам. Вернувшись из Англии, он почти сразу возобновил выпуск газеты «Друг народа». Местом работы Марата стала типография на улице Ансьен-Комеди. Днем он прятался на виду у всех, находясь под защитой Дантона и других окрестных забияк с крепкими кулаками, а печатники, книготорговцы и разносчики, рискуя жизнью, набирали, печатали и разносили газету по всему городу. Выпуски «Друга народа» шли нарасхват. Ближе к ночи Марат тайком пробирался в подвалы, кладовые и на чердаки своих друзей, подвергая опасности их и себя.

Эта кочевая жизнь и неустанные попытки полиции, Национальной гвардии и Национального собрания схватить Марата, конечно же, сказывались на его хрупком телесном и душевном здоровье. Пребывание в Англии оздоровило его кожу, однако стоило Марату вернуться в Париж, как вновь начался изнуряющий зуд и кровавые расчесы. Маркус предложил ему протирать тело уксусом, чтобы уменьшить воспаление и предотвратить инфекцию. Уксус вызывал дьявольское жжение, но Марату становилось легче, причем настолько, что он начал обертывать лоб тряпкой, обильно смоченной уксусом. Теперь резкий запах заблаговременно извещал о появлении Марата. Вероника окрестила его Уксусником. Если Марату случалось заночевать в заднем помещении таверны, Вероника потом тщательно проветривала комнату, чтобы запах уксуса не навел ищеек на след.

Конец мая и июнь Маркус ежедневно проводил на Марсовом поле, копая землю и толкая нагруженные тачки к стенам большой овальной арены. В июле Париж отпразднует здесь первую годовщину падения Бастилии. Из всех знакомых Маркуса только Марат не принимал участия в работах, ссылаясь на больную спину и зудящие руки. Ему было привычнее часами склоняться над газетными страницами и листами бумаги, сочиняя длинные язвительные статьи против своих политических противников.

Пока Марат все сильнее убеждался в существовании разветвленного заговора, направленного на подрыв революции, а Вероника неутомимо вербовала новых членов для клуба «Кордельеры», Маркус зачастил к Лафайету. Маркиз возглавлял Национальную гвардию. Он являлся автором проекта новой французской конституции. Сейчас Лафайет был по горло занят подготовкой к июльским торжествам. По его приказу в Париж стягивались войска со всей Франции, которые требовалось размещать, кормить и чем-то занимать. Марат утверждал, будто Лафайет делает это с другой целью – провозгласить себя королем. Маркизу приходилось часто отлучаться из дому, чтобы приветствовать съезжающихся высоких гостей. Даже королевская семья изъявила желание посетить торжества.

В связи с присутствием короля, королевы, наследника трона, а также сотен тысяч разгоряченных революцией и вином парижан, высоких иностранных гостей и вооруженных солдат Лафайета, естественно, заботило поддержание порядка. А тут еще Марат открыто объявил о своей оппозиции готовящемуся спектаклю. Это усилило тревоги Лафайета. Нараставшая вражда между двумя друзьями Маркуса приближалась к точке кипения.

– «Слепые граждане, до которых не долетают мои крики боли! Что ж, продолжайте спать на краю пропасти», – вслух прочитал Лафайет. – Неужели Марат намеревается устроить мятеж? – застонал маркиз.

– Жан Поль считает, что люди не слушают его призывов к равенству, – попытался объяснить позицию Марата Маркус.

– И потому свои многочисленные статьи он превратил в пронзительные вопли, раздирающие общество. Нам поневоле приходится это слушать. – Лафайет, швырнул на стол экземпляр «Друга народа».

Они сидели в рабочем кабинете Лафайета. Дверь на балкончик была открыта, и оттуда в кабинет струился знойный июльский воздух. Дом маркиза, достаточно роскошный, размерами уступал Отель-де-Клермон. Лафайет сознательно выбрал это жилище, внешне и внутренне отличающееся от показного богатства большинства аристократических домов. Убранство было простым, выдержанным в элегантном неоклассическом стиле. В этом доме на улице Бурбон маркиз, Адриенна и их дети Анастасия и Жорж наслаждались тихой семейной жизнью, без сожаления покинув Версаль.

Вошел слуга Лафайета, держа в руке письмо.

– Пришел месье Томас Пейн, – сообщил слуга. – Он ожидает вас в гостиной.

– Обойдемся без лишних церемоний. Веди его сюда, – распорядился Лафайет.

– Тот самый Томас Пейн? – спросил Маркус, вскакивая со стула.

– Увы, другого такого на свете нет, – ответил Лафайет, поправляя камзол и парик.

Время, пока слуга ходил за американским гостем, показалось Маркусу вечностью. Но дверь снова распахнулась. Вместе со слугой вошел человек, похожий на английского сельского священника, одетый во все черное, кроме простого белого шарфа. Цвет шарфа несколько уравновешивался цветом седеющих волос. У Пейна был длинный нос со вздутым кончиком, чуть наклоненным вправо. Левый уголок рта слегка изгибался вниз. Все лицо Пейна казалось вылепленным из мягкой глины.

– Здравствуйте, мистер Пейн. Рад, что вы нашли нас. Адриенна будет жалеть, что не повидалась с вами. Она сейчас у своей родни.