Легенды крови и времени

«Морнинг кроникл», Лондон

24 октября 1793 года

страница 2

Казнь состоялась в среду, 16 числа.

…

Народ, выстроившийся вдоль улиц, по которым везли королеву, не выказал ни малейшего сочувствия или даже сожаления о ее судьбе. По прибытии на площадь Революции ее вывели из кареты. На эшафот королева поднималась, сохраняя видимое самообладание. Ее сопровождал священник, исполнявший роль исповедника. На ней было полутраурное платье, выбранное наспех, без должного внимания. Руки королевы были связаны за спиной; она оглядывалась по сторонам без признаков ужаса на лице. Затем ее подвели к орудию казни, поставили на колени, принудив наклонить туловище. Упавший нож мгновенно отсек голову от тела. После того как палач показал собравшимся отсеченную голову, в толпе были замечены три молодые женщины, окунувшие носовые платки в льющуюся кровь казненной королевы.

Глава 30

Долг

Октябрь 1793 – декабрь 1799 года

За несколько лет жизни в Англии Маркус привык просматривать газеты в поисках новостей из-за границы. На первых страницах всегда доминировали афиши спектаклей, реклама лекарств, объявления, связанные с недвижимостью, и номера билетов, выигравших в очередной лотерее. Новости из Америки обычно печатались на третьих страницах. Сообщение об убийстве Марата в июле нынешнего года удостоилось публикации лишь на второй странице.

Поэтому Маркус удивился, увидев статью о суде и казни королевы Марии-Антуанетты в той же части второй страницы, что несколькими месяцами ранее была отведена убийству Марата. Смерть сделала их чуть ли не товарищами по несчастью.

– Французы казнили свою королеву, – тихо сказал Маркус, обращаясь к Фанни. У них вошло в привычку вместе пить кофе по утрам и читать газеты. – Ее назвали вампиршей.

Фанни подняла голову от страниц «Женского журнала».

– В переносном смысле, – поспешил добавить Маркус. – Послушай: «Мария-Антуанетта, вдова Людовика Капета, с самого своего появления во Франции, была для французов сущим проклятием и безжалостной кровопийцей».

– Вдова Капета, – вздохнула Фанни. – Как Франция дошла до этого?

Каждое известие, поступавшее из Франции, рассказывало очередную жуткую историю о смертях, терроре и предательстве. Филипп с Изабо уехали из Парижа еще несколько месяцев назад, отправившись в Сет-Тур, семейное гнездо де Клермонов. Там они рассчитывали переждать нарастающую волну насилия. Якобинцы обещали снабдить передвижными гильотинами каждый армейский полк, чтобы казнить обнаруженных аристократов на месте.

«Не тревожься. За этими стенами наша семья переживала более страшные бури, – писала Маркусу Изабо в одном из последних писем. – Не сомневаюсь, что мы переживем и нынешнюю».

Но опасность грозила не только деду и бабушке. Они находились даже в лучшем положении, чем Лафайет и его семья. Маркиз томился в австрийском плену, а его жену и детей поместили под домашний арест в загородном поместье. Томас Пейн вернулся в Париж и выступал против Робеспьера и других радикалов, заполонивших Национальное собрание.

О судьбе Вероники Маркус вообще ничего не знал.

– Надо возвращаться в Париж, – заявил Маркус.

Фанни сидела по другую сторону внушительного стола красного дерева, занимавшего бóльшую часть столовой дома на Пикеринг-Плейс.

– Far не хочет, чтобы мы возвращались, – напомнила Фанни.

– Я должен удостовериться, что Вероника в безопасности. Такое ощущение, будто она бесследно исчезла.

– Это, Маркус, и есть способ выживания вампиров, – сказала Фанни. – Мы появляемся, исчезаем, превращаемся в других, а затем, словно феникс, восстаем из пепла наших прежних жизней.

В столовую ворвался Джон Рассел. На нем была диковинного вида кожаная куртка, купленная у канадского торговца. Такой вид ей придавали ярко раскрашенные иглы дикобраза и стеклянные бусины. Куртка почти целиком закрывала его полотняные брюки с крагами. Весь наряд говорил о том, что Рассел полностью отринул приличия и традиции.