Легенды крови и времени

– Поймают, ну и что? – невозмутимо спросил Рэнсом. – Ну, узнают, что мы вампиры. А дальше? Застрелят?

– Пуля между глаз одинаково убивает теплокровных и вампиров, – ответил Маркус. – Виселица тоже.

– На Плас-д’Арм вешают только беглых рабов и преступников. Самое худшее, что мне присудят, – это день стояния у позорного столба с куском картона, где будут расписаны мои прегрешения, – усмехнулся Рэнсом. – И потом, если ты позволишь мне сделать вампирами нескольких полицейских, у нас вообще исчезнут нелады с законом.

– Ты слишком молод, – вздохнул Маркус.

– Вообще-то, я старше тебя.

– В понятиях людей – да. Но ты пока не готов создавать новых вампиров… – Маркус замолчал, поймав себя на том, что излагает доводы де Клермонов. Рэнсому требовалась иная логика. – Это слишком рискованно, – продолжал Маркус. – Нам нельзя собираться в стаи. Люди сразу это замечают и начинают тревожиться. А если что-то пойдет не так…

– В жизни постоянно что-то идет не так, – возразил Рэнсом, опираясь на собственный опыт.

– Верно, – согласился Маркус. – Но у людей есть особенность – искать виновных в их бедах. А мы выделяемся из толпы. Ведьмы, кстати, тоже.

– В этом городе? – расхохотался Рэнсом. – Не смеши меня, Маркус. Здесь кого только не встретишь. Подумаешь, несколькими вампирами больше. Никто и не заметит. И потом, ты не устал прощаться с друзьями?

В Новом Орлеане свирепствовали болезни. Каждый месяц Маркус терял кого-нибудь из своих хороших знакомых, ставших жертвами вспышки очередной заразы. Он нехотя кивнул, соглашаясь с доводами Рэнсома.

– Я так и думал, – обрадовался Рэнсом. – Если уж на то пошло, я осуществляю идеи революции, за которые ты сражался. Свобода. Братство. И равенство. Разве не так?

Убежденность Рэнсома, что никто ничего не заметит, передалась и Маркусу. Он тосковал по чувству принадлежности кому-то или чему-то. Маркус стал присматриваться к молодым мужчинам и женщинам, способным на большее, чем их печальный жизненный удел. После Рэнсома у него начали появляться другие дети.

Он начал с Молли из племени чокто. Она работала на верхнем этаже заведения Рэнсома, ублажая мужчин. Маркусу всегда нравился ее чистый, ангельский голос. Разве справедливо, если из-за сифилиса, которым заразил ее кто-то из клиентов, она потеряет привлекательную внешность, а потом и жизнь? Появление дочери добавит респектабельности его семье. В прекрасном доме, где жили они с Рэнсомом, появится хозяйка, и соседи перестанут чесать языками… Увы, этим мечтам не суждено было осуществиться.

Еще одним сыном Маркуса стал Одноглазый Джек, некогда входивший в воровскую шайку, которая промышляла в квартале Лафит. Будучи сильно пьян, Джек упал и напоролся глазом на фигурное острие невысокой чугунной ограды. Ему грозила неминуемая смерть. Маркус удалил из глаза обломок острия, оставив сам глаз. Затем выпил кровь Джека, оживив его своей. Джек выжил, но спасти глаз не удалось. Радужная оболочка превратилась в жесткое черное пятно, отчего казалось, что зрачок постоянно расширен.

После Одноглазого Джека у Маркуса появилась вторая дочь – Жеральдина. Эта французская акробатка могла перепрыгнуть с балкона на одной стороне Бурбон-стрит на балкон на другой стороне улицы еще будучи теплокровной. Следующим стал Уолдо, работавший в новом игорном заведении Рэнсома и умевший заметить обман быстрее, чем кто-либо в Новом Орлеане. Потом Мирна – соседка Рэнсома. Она держала целый выводок кошек и раздавала свою одежду бедным. Ей ничего не стоило раздеться где-нибудь на Роял-стрит и отдать нищему шаровары. У Мирны было золотое сердце и идеалистические представления о мире. Даже когда случился бунт рабов и над городом нависла опасность вторжения англичан, она продолжала развлекать Маркуса и Рэнсома своими милыми глупостями. Маркус не мог позволить этой замечательной женщине умереть. Мирна осталась жива, но питье крови не укрепило ее хрупкий разум.

Постепенно семья Маркуса разрасталась, становясь более шумной. Новые дети появлялись постоянно, и Маркус уже не обращал на них внимания, чего нельзя было сказать о шабаше Маргариты Д’Аркантель и городских властях.

Летом 1817 года в городе вспыхнула жестокая эпидемия желтой лихорадки. К этому времени у Маркуса было более двадцати сыновей и дочерей из всех слоев общества, всех цветов кожи, языков и религиозных верований. Маркус управлял не только семьей, но и тремя винокурнями, двумя борделями и клубом «Домино». Клуб несколько раз закрывали, но заведение, подобно вампиру, возрождалось снова, делаясь более респектабельным. «Домино» стал клубом, куда допускали только его членов. Поскольку мэр записался туда одним из первых, можно было не опасаться, что азартные игры и телесные утехи, которые следовали до и после угощений, обернутся неприятностями для клуба.