Легко видеть

Кто-то из коллег однажды показал Михаилу самого Бартини. Это был человек невысокого роста, правда, совсем не казавшийся маленьким благодаря широким плечам и гордо сидящей крупной голове. Лицо его выглядело непроницаемым, а в его чертах и впрямь чувствовалось что-то общее с лицами итальянских кондотьеров, изваянных классиками Возрождения. Довольно скоро выяснилось, что никаких функциональных обязанностей по тематике ОКБ у Бартини нет, и что он работает сам по себе. Это показалось Михаилу достаточно странным, пожалуй, даже загадочным. Но чем именно занимается этот итальянец в их организации, он впервые услышал из щебета девиц первого отдела, когда ждал очереди на получение металлического «спецчемодана» с секретными бумагами – «Бартини-то все рисует,» – с оттенком пренебрежения сказала одна из них, столь же глупая, сколь и красивая Октябрина.

Другая пожалела Бартини в связи со свалившимся на него горем – в горах Тянь-Шаня разбился его сын-альпинист.

Начальница первого отдела, бывшая надзирательница концлагеря, слегка улыбнулась после первого замечания и состроила постную мину после второго. Загадочность вокруг фигуры неведомого итальянца все возрастала. Николай Васильевич Ломакин знал о Бартини не очень много. До войны он возглавлял свое самолетное ОКБ, покуда его не посадили. Конструктор он был интересный, ввел в дело много новаций, но теперь практически отстранен от дел, после реабилитации ему дали должность зам. главного конструктора просто как синекуру – вроде как в виде извинения за то, как с ним обошлись.

Отставной полковник авиации Мясоедов из бригады эксплуатационной документации знал о Бартини больше.

– Он еще в 1933 году сконструировал скоростной самолет с крылом «обратная чайка» «Сталь-6». Почему он так назван? Потому что основным конструкционным материалом была сталь, а не дюраль.

– Это давало экономию в весе? – удивился Михаил.

– Как ни странно – давало. – ответил полковник. – Конструкции были очень тонкостенными, но прочными. При одинаковой прочности с дюралевыми даже более легкими. Кроме того, он применил испарительную водяную систему охлаждения вместо радиаторной, а это избавило систему от радиаторов, выставляемых в поток воздуха и создававших большое лобовое сопротивление. За счет улучшения обтекаемости и всего остального скорость его машины сразу поднялась на 100 километров в час по сравнению с другими того же назначения. Потом он выпустил «Сталь-7» – побольше и побыстрей. А дальний бомбардировщик, который он спроектировал, закончили уже без него. «Ер-2» назывался или ДБ-240.

– Без него завершали, потому что его тогда уже посадили?

– Да. Это было еще до войны.

– А после он выпускал самолеты?

– Насколько я знаю, проектировал. А вот построено, по-моему, не было уже ничего. В серию, во всяком случае, точно ничего не пошло.

Сведения, полученные от полковника Мясоедова, потом довольно долго не пополнялись, пока Аля не принесла Михаилу сразу много новостей. У нее в приятельницах ходила молодая художница из отдела технической эстетики, а та, в свою очередь, сдружилась с Бартини на почве занятий живописью. От нее и стало известно, что Роберто Бартини, молодой коммунист, инженер и летчик, добровольно и по решению руководства итальянской компартии приехал в Советский Союз укреплять красную авиацию. Как раз в то время итальянским авиастроителям принадлежали многие рекордные достижения. Здесь он стал весьма успешно работать, создавая самолеты, далеко обставлявшие машины конкурентов, пока, в соответствии с политической модой, введенной любимым вождем товарищем Сталиным, не был объявлен итальянским фашистским шпионом. Из него пытались выбить соответствующее признание. Бартини рассказал, что следователь-палач, истощив весь свой арсенал пыток, пообещал живьем растворить его в феноле. Почему он не выполнил свою угрозу, Бартини не знал, но в конце концов его перевели в «шарагу», иными словами, в тюремное конструкторское бюро, возглавляемое Туполевым, где он вместе с другими заключенными инженерами продолжал проектировать и строить советскую авиацию.

Трудно было вообразить все, что творилось в душе искреннего благородного идеалиста, принесшего свою жизнь на алтарь коммунистического интернационала в чужой стране ради его победы в мировом масштабе, который был без малейшего повода и доказательств, лишь на основании тотальной подозрительности, объявлен шпионом, а главное, подлецом, и ПОЭТОМУ был подвергнут невыносимым пыткам в качестве награды за бескорыстие теми, кому он служил и помогал. По мнению Михаила, единственным результатом такого обращения могло быть только крушение идеала в сознании человека, которого лишь случайно не растворили в феноле живым, хотя все остальное успели на нем перепробовать, а также объявление войны этому гнусному и ненавистному людоедскому строю, как только это станет возможным, и вынесение себе самого сурового приговора за глупость, признание ошибочности, порочности и непростительности всего своего жизненного пути, всех своих прошлых сознательных действий.