Легко видеть

И в этом Михаил снова усматривал сходство судеб князя Кропоткина и барона Бартини. Ведь и юный Кропоткин, возмущенный крепостническими порядками в России, выбрал путь революционера, чтобы покончить с вопиющим бесправием угнетенного народа, уповая, правда, не на марксистские идеалы, а на идеалы анархизма, которые он сам теоретически развивал. Как и Бартини, он тоже связал себя клятвой в том раннем возрасте, когда еще не имел возможности всесторонне проанализировать сущность жизни. Уже в старости, после Октябрьской революции, наблюдая за тем, что творится во время Гражданской войны, он с горечью признался другому великому революционеру – Георгию Валентиновичу Плеханову – что всю свою сознательную жизнь проработав над теоретическими основами анархизма, он теперь убедился, что его учение используется только как словесное прикрытие откровенного бандитизма, в суть же учения никто не пытается вникать.

Михаил был уверен, что разочарование Петра Алексеевича Кропоткина не касалось действительных идеалов анархизма. Жизнь без внешнего принуждения – это единственный несомненный вид абсолютной свободы в социуме. Власть же – любая власть! – принуждает. Но ликвидировать власть извне, не заменив ее властью внутри себя, которая ограничивала бы непомерные эгоистические устремления каждой личности, означало отдать всю власть в обществе в руки бандитов, что и показала практика революции и Гражданской войны, где поклонников анархизма было хоть пруд пруди. Любой из них считал себя вправе устанавливать власть над кем только сможет, но только не над собой.

В душе Михаил был согласен с Кропоткиным, что анархия – это наилучший способ социального устройства из всех возможных. Но только для каких условий? Очевидно – лишь для таких, когда интересы одной личности не сталкиваются в конкурентном режиме с интересами других. А когда это возможно? Когда люди живут в одиночестве или же в столь отдаленном соседстве друг от друга, когда им ничего не требуется делить и когда их каждая редкая встреча превращается в подлинный праздник. На перенаселенной людьми планете условий для существования обществ без власти давно уже не осталось, да и с нравственными самоограничениями эгоизма у большинства живущих на Земле прирожденных экспансионистов дело обстояло почти так же плохо, как и во времена давней дикости и беззакония. Расплодившись без меры и плотно заселив все местности, все биотопы, где хоть как-нибудь можно было поддерживать свое существование в условиях многолюдства, человечество перечеркнуло теоретическую возможность реализации жизни без власти и перевело соответствующее учение в категорию утопического анархизма.

Но все равно – и практически невозможный недостижимый идеал высокой пробы, и пожизненная верность своему клятвенно утвержденному выбору пути заслуживали уважения как благородные мыслительные абстракции. Практический же выбор пути нельзя предопределять для себя наперед раз и навсегда в любом возрасте, но особенно в юности, поскольку человеку одновременно свойственно абсолютизировать свои сиюмоментные знания и совершать ошибку за ошибкой, пока они не заставят понять, что же он делает неправильно и как следует откорректировать свой путь. Видимо, как раз это имел в виду сам Роберто Орос ди Бартини в своем завещании, призывая изучить его жизнь и извлечь из нее урок.

А урок как раз и состоял в том, что и Бартини, и Кропоткин в первую очередь были незаурядными учеными – один в области техники, аэродинамики и физики, другой – географии и геологии, где каждый из них успел сделать значимые открытия, несмотря на то, что большую часть их творческого потенциала поглотила суетная политическая борьба, заточение и их последствия. Оба эти гиганта мысли потрясли немало других людей. Но оба оказались грешны перед Создателем в том, что не реализовали себя в полную силу на тех поприщах, куда устремляло их творческое призвание, да так до конца и не устремило. Нельзя было им своим честным словом навеки связывать себя, не дав себе времени как следует вслушаться в глубинные внутренние устремления, поддавшись власти эмоций в большей степени, чем диктату способностей и ума. Им так и не пришло в голову сделать выводы из свидетельств истории и личных наблюдений, убеждавших в том, что честных и беззаветно служащих революции людей после победы всегда оттесняют назад или истребляют эгоисты и мерзавцы, которым социальный переворот был нужен исключительно для того, чтобы самим встать во главе власти, а затем заботиться о ее сохранении за собой, а вовсе не о народе – до народа очередь так никогда и не могла дойти.