Волкова:
Ответьте на такой вопрос: «Почему сегодня архитектура зданий настолько невоспитанная?» Я отвечу вам на этот вопрос и в целом, и в частности. Причем, свою сегодняшнюю лекцию я закончу одним опусом, а о втором уникальном произведении начну рассказ со следующего раза, потому что на сегодня достаточно. Это слишком большой рассказ. Дело в том, что есть причина, которую сейчас я озвучу. Эта причина — обнуление культуры. Обнуление! Она обнулилась. И это касается всего. Вчера, один очень остроумный человек, когда мы с ним играли в бисер и обсуждали, кто будет министром культуры, сказал: «Какой может быть министр, если нет культуры». Я говорю: «Ну, что теперь поделаешь?». А он говорит: «Давайте назовем его министром бывшей культуры». Но судя по тому, что назначили, так он даже министр не только бывшей культуры, а вообще никакой. Обнулилась! Вот это обнуление необыкновенно интересно, так как видно на эксперименте с архитектурой Бове, с Большим театром, та же гостиница «Москва» — когда вместо шедевра подсовывают новодел. Одни новоделы. Почему? Что означает это обнуление? Пустоты не бывает, вы это знаете. Вы знаете, что в пустоте существует самозарождение? Вы знаете, что есть самозарождение или вы этого не знаете? А то! Обязательно! Пустоты нет! И еще вопрос: «А мы живем в пустоте, в обнулении?» Поэтому можно поставить что угодно, вместо чего угодно? У Булгакова в «Мастере и Маргарите» есть замечательный пример, когда эта парочка пришла последний раз поужинать и подписалась именами писателей. То есть можно поменять их именами и от этого вообще ничего не меняется. Хоть подпишитесь каким угодно именем? Почему? А потому что — не меняется. Потому что исследования лингвистических текстов показывают, что ничего не меняется. У них нет языка, они пишут лингвистически одинаково, ну, может быть, за исключением там Пелевина или кого еще. Просто одинаково. Вот так же обстоит дело с зодчеством. Оно может читать книги, но оно не умеет делать, так же, как и у меня в кинематографии. Талантливые люди сидят — я их обожаю. Студенты необыкновенно талантливые! Начинают работать — ничего сделать не могут. Идей нету! Нету идей! Маленькая Греция — никакая, а обслуживала весь мир и до сих пор обслуживает. Эпоха Феллини — это все равно что античность. Я закончу сегодняшнюю лекцию, прочитав вам небольшую поэму Бродского. И скажу, почему. А следующее занятие мы начнем со следующего памятника.Рим пронизал собой всю европейскую культуру. Вообще всю. Весь европейский классицизм. Греция — это метафизика. Это субстанция. Это совершенно великие идеи и Рим пронизал собой всю европейскую культуру. Россия очень пронизана Римом. Она пронизана Римом больше, чем вы думаете. И если вы полагаете, что это началось с Петра, то вы ошибаетесь. Потому что она была пронизана Византией и очень сопротивлялась ей, как могла. И росла с ними, и воевала. Всеволод с ними воевал. Почему? Потому что в них было очень много того, о чем я вам говорила. Ну а что касается иконописи, то вы себе не представляете, как там все сложно. И Россия всегда была пронизана и Грецией, и Римом. В Риме было очень мощное культурное явление, которого не было в Греции. Была великая римская поэзия, но мы до этого не дошли. Это в следующий раз.
Я хочу сказать, что Бродский — последний поэт России. В нем сконцентрировалось все то, что накопилось не только европейской культурой, но и культурой русской. Он, как концентрат впитал в себя все, что соединило его с Римом. И он очень много переводил римской поэзии. Это последний европейский человек — не только российский. Кто до такой степени соединился с Римом? Не случайно он похоронен на кладбище Сан Мишель в Венеции. Конечно, нам стыдно. А нам всегда стыдно. Но ничего, привыкли. У него огромное количество стихов, посвященных Римской Империи, Риму, обращение к портретам Римских Императоров и он, как-то чувствовал себя частью того мира. Есть такие стихи, наизусть я их не помню, навру сейчас, но он писал: «Я пасынок державы дикой, с разбитой мордою другой, не менее великой державы гордой». У него всегда было два Отечества: Древний Рим и Россия.
Так же, как римляне всегда писали своим друзьям, у него всегда был друг, которому писал он. Как Сенека писал Луцилию, которого, как известно, не существовало в природе. Но он придумал себе Луцилия и тот, как бы ему отвечал — это была переписка с самим собой. Здесь, в данном случае, это называется «Из Марциала», и он дает свободный перевод, и поэтому употребляет того героя, которому писал Марциал, то есть, к некоему Постуму.