Лекции по искусству. Книга 4

И если мы очень точно говорили о той философии, которую несет Веласкес — милость к падшим, философия гуманизма, высокого разума, победы, победители и побежденные, то философия Гойи — его отвращении к войне, не перенесение насилия и жалость к жертвам. А в «Гернике» Пикассо утверждает: «Господа, война в 20-ом веке ― это не гуманизм, это не жертвы войны, это вам не рассуждение: справедливы или не справедливы войны, это уничтожение материи, как таковой». Вот какой вывод делает Гойя из одного только факта, почти невинной бомбардировки города Герника. Он говорит: «В 20-ом веке войны не будут пощадны или беспощадны, уничтожительны или нет, война в 20-ом веке ― это распад не только цивилизации, это не только уничтожение книг и газет, это не только обида бедных, беззащитных и сирот, это не только гибель солдат — это распад материального мира вообще».

Это удивительно! Тот вывод, который делает художник, и люди, видя эту картину, начинают обсуждать: кубист он или не кубист, футурист он или не футурист, а чего это такое он написал? Они не понимают. И Рембрандта современники не понимали. Пикассо, как бы все принимали, дорого за него платили, а когда он написал пророческую картину — не поняли. А она пророческая, она максима. И обсуждать, как он ее написал или почему это черно-белое… Ну, пожалуй, мы можем это обсуждать, и при этом не видеть в ней философию войны, заключение, которое личность пророческого склада делает о том, чем является война сегодняшнего дня.

Это и есть выпадение из жизни, выпадение из всего. Финиш, финал, выпадение, конец. Да даже не цивилизации, не человечества, просто возвращение мира к хаосу! Потому что те мифологические герои, которых он выводит ― это дети хаоса, это хтонический облик хаоса. Наступает время: Хаос, Логос, Время. Логос, который выстроил античность. Логос, который выстроила цивилизация — его больше не будет, он исчезнет. Мир снова уйдет в состояние и погружение в безвременье. Такие вещи, такие осмысления, без последствий остаться не могут. И дело не в том, какое количество копий было сделано с «Герники», одна из которых висит в Организации Объединенных Наций, а в том, что когда миру предъявляются такие вещи, то сознание должно воспринимать их адекватно. Да, мы очень любим свои вкусы в отношении искусства ― это нам нравится, а это нам не нравится — у нас такая, так сказать, эстетическая гастрономия преобладает над всем. Это он пишет хорошо, а это плохо. Между прочим, чтобы убедиться, что Пикассо умел писать и рисовать все, достаточно посмотреть его рисунки, особенно те, что связаны с античностью, только для того, чтобы увидеть, каким он был классическим рисовальщиком, равным какому-то Никола Пуссену или Симону Вуэ, то есть, вообще, высшей французской классики. И не наше дело рассуждать об этом. Он выбирает тот язык, который ему нужен для того, чтобы показать, что война 20-го века есть распад материи и наш мир возвращается к хаосу. А мы, до сих пор, как те зрители, 1937-го года, поворачиваем к этому обстоятельству спины. И я хочу прочитать четверостишье Бродского из его серии «Кентавры», которое, как мне кажется, очень точно описывает это состояние:

Местность цвета сапог, цвета сырой портянки.Совершенно не важно, который век или который год.На закате ревут, возвращаясь с полей, муу танки:крупный единорогий скот.

Рафаэль Санти

Рафаэль Санти

«Какой задумчивый в ней гений, и сколько детской простоты,И сколько томных выражений, и сколько неги и мечты!..Потупит их с улыбкой милой — в них скромных граций торжество;Подымет — ангел Рафаэля так созерцает божество»

О Рафаэле очень трудно говорить потому, что мы можем только повторять, с различными комментариями, эти строки Пушкина. И что бы мы не смотрели, что бы мы не говорили, мы просто будем говорить, перекомментировать, перепевать эти слова и все.

Сегодня мы поговорим о картине Рафаэля «Мадонна делла Седия» или «Мадонна в кресле», что хранится в галерее Питти. В этой картине, в этом образе Марии, младенце и Иоанне Крестителе есть какая-то сложная составляющая, какой-то очень важный эмоциональный момент. На этой картине мы видим Мадонну, сидящую в кресле. Посмотрите, как она прижимает к себе своего младенца. Не нежно, с каким-то неистовством, словно охраняет его от чего-то. И посмотрите, как пристально она глядит на нас. А посмотрите каким толстым и перекормленным делает художник младенца. Он показывает этим всю любовь матери, что вложена в этого ребенка. И рядом Иоанн Креститель. В исследованиях, посвященных Рафаэлю, есть такое предположение, что последняя датировка этой картины 1515–1516 года. А 1517 год — это год «Сикстинской мадонны».

«Мадонна делла Седия»