Тут перед нами одна из тех черт, которые так характерны для средневекового права: его нормы формально (юридически) расплывчаты и стоят на трудно уловимой, а по существу, и вовсе неуловимой грани между нормами правовыми и нравственными. Ведь и взаимная обязанность князя и его вольного слуги строилась на точно неопределенных формально, но житейски ясных понятиях взаимной верности – службы не за страх, а за совесть, и заботливого покровительства. Так и земельные пожалования той эпохи заключали в себе элемент обусловленности вытекающих из них отношений князя и слуги-грамотчика, которого князь мог пожаловать не только участком дворцовой земли или пустыря под заимку, но также его, грамотчика, собственной вотчиной или куплей. В духовных грамотах княжеских упоминаются, между прочим, села, которые великий князь раздал своим князьям и боярам и детям боярским в жалованье «или хотя и в куплю», упоминаются боярские вотчины и купли как элементы той земельной территории, которой великий князь распоряжается как вотчиной своей, деля ее между членами семьи и передавая по наследству. Земли, данные великим князем в куплю, могут быть и проданными из дворцовых земель по форменной сделке купли-продажи (примеры таких купчих сохранились), и все-таки они остаются в составе вотчины княжеской наравне со всеми частновладельческими землями. Тот вопрос, который для нас и вопроса-то никакого не составляет, т. к. слишком просто разрешается различием понятий государственной территории и частной земельной собственности, в удельные века до крайности осложнялся столкновением между вотчинными правами князя на всю территорию княжества, с одной стороны, и боярина или монастыря-землевладельца на часть той же территории – с другой.
Боярское вотчинное право сложилось, при усвоении ему чисто княжеских (правительственных) отношений к населению боярщин, в такую силу, которую для целости княжества надо было князьям преодолеть. И они его преодолевают: во-первых, подавляя отъезды с вотчинами; во-вторых, отделяя владение вотчинами, что судом, данью и повинностью военной обороны тянут по земле и по воде, от вольного права отъезда и, в-третьих, связывая самое вотчинное владение и его привилегии со своим пожалованием как единственным их законным источником. В результате всего этого процесса получилось такое положение боярщины, что ее и в самом деле можно назвать, вместе с Павловым-Сильванским, одним из основных учреждений государственного устройства великого княжения Московского, как и всякого вотчинного княжения удельных веков. Для боярина-вотчинника получилось такое положение, что он явился таким же по существу органом великокняжеского управления, как боярин-кормленщик. Это подчинение боярских вотчинных прав, их вотчинной силы и землевладения высшей великокняжеской власти было одной из существенных сторон процесса образования Московского государства. С одной стороны, оно было одним из средств собирания земли и власти в руках московского государя. С другой – само развитие крупного боярского землевладения с его широкими привилегиями стало одним из средств умножения сил этого государя и расширения территориальной и социальной базы, на которой строилось политическое здание Московского государства.
Я как-то упоминал о пяти главных способах, какими, по словам Ключевского, пользовались московские князья для расширения своего княжества. В их числе Ключевский называет «расселение из московских владений за Волгу». Ключевский, очевидно, разумеет тут колонизацию, развивавшуюся из московского центра преимущественно в северном направлении.