Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство

Представление о возникновении удельной Северо-Восточной Руси на сыром корню финских болот трудами князей-колонизаторов, создавших не только княжения, но и само население их – представление столь популярное у нас со времен Соловьева и Ключевского, против которого я так решительно спорил – возникло в значительной мере путем обратных заключений от энергичной колонизационной деятельности княжеско-боярских сил в XIV и особенно XV в. Жалованные грамоты ясно выражают тот хозяйственный процесс, которым сопровождался рост крупного землевладения. Тут читаем о льготах в уплате дани и разных пошлин, в повинностях личных и натуральных, в кормах наместнику и его становым людям (тиунам и доводчикам) для тех крестьян, кто сядет на земле крупных землевладельцев, кого они к себе перезовут. При этом покровительстве колонизационной деятельности грамотчиков, князья устраняют их конкуренцию себе, своим интересам. Вотчинники не должны принимать к себе ни черных волостных крестьян, ни крестьян с княжеских дворцовых земель. Первые называются в грамотах «тяглыми людьми», «тутошними становыми людьми» – это тот же разряд населения, который мы встречали в княжих духовных грамотах как черных людей, что потянут к сотским. Вторая группа – люди дворцовых сел – требует некоторого особого внимания, т. к. не нашла, насколько знаю, достаточной оценки в научной литературе. Ее специальное наименование – «сироты», и грамоты начала XV в. говорят о них в таких выражениях, которые меня заставляют в них (а не в пресловутых старожильцах) видеть первый, древнейший разряд сельского населения, лишенный свободы передвижения. Так, грамота 1423 г. великого князя Василия Дмитриевича Благовещенскому монастырю говорит о сиротах особо от других разрядов населения крестьянского: тех игумен «перезывает» к себе, а сирот («мои сироты» князя), которые «пошли» из отчины великого князя, игумен «перенял»[299]

. Термин «перенял» вполне определенный в старой юридической терминологии: «перенять» можно только чужое, например, беглого холопа, что в случае возвращения перенятого владельцу создавало притязание на получение с него «переима» – некоторого вознаграждения за содействие возврату утраченного. Лишь постепенно расширяется значение термина «сироты» в XV в. на все волостное тяглое население, по мере того как утверждается взгляд на него как на неотъемлемую принадлежность княжой земли, которая не только дворцовая, но и тяглая волостная. Сироты – преемники древних «изгоев» в селах княжих и монастырских, иногда и на землях боярских, упоминаются редко в наших грамотах XIVXV вв., как особая группа.

Поощряет княжая политика перезыв на владельческие земли людей из иных княжений и людей вольных (позднее сказали бы – гулящих), поощряет их экономическое устройство на пустырях и пустошах. В этой политике естественно покровительство князей колонизационной предприимчивости крупных землевладельцев, как располагавших значительно большими средствами для создания новых хозяйств, новых деревень, сел и починков, чем волостные крестьянские общины. Распространение боярского вотчинного землевладения имело и свою политическую сторону, против которой ведь и боролись как новгородские договоры с князьями, так и договоры удельных князей с великими, пытаясь устранить распространение этого землевладения чужих, особенно великокняжеских, бояр на территории самостоятельных политических единиц, особенно в пограничной полосе. Надо полагать, что именно на почве колонизационных захватов бояр и детей боярских московских выросли во времена Ивана III те обиды тверским боярам, которые их довели накануне падения Твери до отчаяния и капитуляции перед сильной властью соседа. И на всех границах того времени заметна своеобразная чересполосица землевладения, ведшая к причудливому переплету государственного властвования в таких местностях, [вплоть] до компромисса в виде совладения: то московско-новгородского, то московско– или новгородско-литовского над иными из пограничных волостей. Покровительствуя колонизационной деятельности крупных землевладельцев, великие князья постоянно увеличивали населенность своих владений, стало быть, и их платежную и военную силу. Лишь временно и не без ограничений давались ими финансовые льготы.

Глава VIII

Боярство как орудие великокняжеской власти