Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство

Первый Судебник не дает основания видеть основную черту «боярского суда» в делах о холопстве. Ряд статей говорит о суде этом вообще, как о суде по всяким жалобам, о суде, где можно досудиться до «поля», о заемных делах, бое, пожеге, душегубстве, разбое, татьбе, о смертной казни за тяжкие преступления, причем в ряде дел назначение судьи-боярина – в рассмотрении «докладного списка». Это упоминание о докладном списке (статья 16) ясно указывает на боярский суд как на центральный, великокняжеский, которому принадлежит ревизия и утверждение приговоров низших и местных судей, тех, у кого кормления без боярского суда. В общем этот доклад касается прежде всего дел важнейших – о душегубстве, разбое и татьбе с поличным, затем разных видов иных уголовных преступлений и дел челобитчиковых, т. е. весьма широкого и мало определенного круга дел. Условия и правила «доклада», т. е. первой попытки ввести нечто вроде инстанционного судебного строя и порядка, не определены Судебником. Это и понятно. Он ставит себе целью дать руководство для деятельности органов великокняжеской судной власти, указывает, как поступать в случаях доклада, какие нормы соблюдать в решении дел и требовать их соблюдения при всяком суде, а не описывает судоустройство и взаимные отношения разных составных элементов судебной организации. Дела о холопстве и тут, в Судебнике 1497 г. (ст. 17–18), упомянуты; причем без «боярского докладу» запрещено давать «отпускные» и «правые» холопу или рабе на их «государя», как и их не выдавать господину и не давать на них беглой грамоты без доклада. В этой общей конструкции ясно выступают характер наместничества с боярским судом и отличие этого суда от собственного суда великого князя. Статья 18 ставит наместничий доклад, т. е. доклад тому наместнику-боярину, за которым кормление с судом боярским, в ряд с «боярским докладом» вообще; суд боярский такого наместника есть разновидность, точнее, только особая форма центрального суда вообще. Явление весьма обычное в средневековых государствах, где не учреждения, в нашем смысле слова, а личные поручения – на первом плане как господствующая форма порядка управления.

Наблюдения над этими явлениями по нашим источникам чрезвычайно трудно изложить в стройную и убедительную систему потому, что мы получаем их из памятников, отразивших как раз моменты ломки, изменений в сложившихся порядках и отношениях, попыток их приспособления к новым, сильно усложнившимся задачам управления времен Ивана III.

Статья 38 его Судебника указывает на кормления с судом боярским не только за боярами, но и за детьми боярскими, причем определяет обязательное присутствие на их суде дворского, старосты и лучших людей. Это характерное определение указывает на стремление создать контроль над полномочными лицами, в руках которых высшая судебная компетенция. В своем Судебнике Иван III строит и упорядочивает свой великокняжеский суд.

Что же такое эти бояре, творящие боярский суд? Ключевский противопоставляет их и их суд боярам введенным и их компетенции. Но ведь у бояр введенных никакой компетенции не было и быть не могло. Они делали то, что было им «приказано», и несомненно, что им мог быть приказан и «боярский суд». Попытка Ключевского определить бояр введенных по их должностям на княжеской службе отразилась на его понимании «боярского суда» как чего-то отличного от княжеского суда, отправляемого введенными боярами по поручению князя. Правильнее, кажется, признать первоначальное тождество обоих судов. Но [надо] представлять себе дело так, что ко времени Ивана III великокняжеский московский суд расчленился – с предоставлением его полномочий как постоянного, приказного дела боярам, ведавшим это дело в Москве, и некоторым, более крупным (в боярстве своем) наместникам. Однако, видим эти полномочия и в руках детей боярских, как начинают называться вольные слуги того слоя, который в социальном и служилом значении своем стоит ниже настоящих бояр. Я уже касался той известной черты терминологии наших грамот, что термины «вольные слуги», «путники» то объемлют и боярство, то отличаются от собственно бояр. Колебания терминологии, появление в такой должностной роли, где мы ожидали бы только бояр, рядом с ними [и] детей боярских не должно удивлять. Это черта эпохи, когда слагаются более четкие грани общественных категорий и вдобавок слагаются по особому, в сложную систему воззрений на боярскую родословность, которые лежат в основе местничества с его основной двойственностью. С одной стороны, «место» боярина в его служилом положении по отношению к стоящим по должности выше, рядом и ниже его должно соответствовать его относительной родовитости, с другой – это правило не имеет прямого отношения к занимаемой им должности, которая может быть то выше, то ниже, вне какой-либо связи с родовитостью, лишь бы соотношение сослуживцев не нарушало местнического счета. На местничестве я особо останавливаться не буду; упоминаю о нем только в пояснение статей Судебника о боярском суде.