Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство

Этот трудно уловимый в наших источниках процесс выступает уже очень определившимся ко временам Ивана III. Объясняют это обстоятельство заметным изменением состава лиц, окружавших великого князя. По мере объединения Великороссии все больше и больше мелких Рюриковичей, князей владетельных, било челом в службу великому князю, входило в ряды его вольных слуг как князья служебные, фактически попадая в то же боярское положение. Этот новый и естественно казавшийся наименее устойчивым элемент слуг великого князя сосредоточивал на себе особенное его внимание. Крепкая традиция владельческого значения княжат, обладавших своими вотчинами на княжом, а не на боярском праве, вызывала представление, что их свобода особо связана не только с правом отъезда вообще, но именно отъезда с вотчиной. Уже приходилось упоминать, как договоры между князьями, утверждая волю отъезда бояр и слуг вольных с сохранением их вотчин в прежнем княжестве, решительно ставят уговор князей служебных с вотчинами не принимать, а затем и потерю этих вотчин, если такой князь отъедет. Другую сторону того же отношения представляют те записи о неотъезде, какие дошли до нас от времен Ивана III и Василия III. Они переносят закрепление с вотчин княжеских (в которые отъезчикам «не вступатися», потому что они «лишены» их уже при Василии Темном) на личность самих княжат. Вернее, они закрепляют и формулируют новое отношение вечной службы. Старейшая из таких записей взята 8 марта 1474 г. с князя Даниила Дмитриевича Холмского[305]

. Князь Даниил подвергся «нелюбью» великого князя, испытал его опалу, отпечаловался от нее митрополитом Геронтием и епископами, и за то обязался великому князю своему господарю Ивану Васильевичу и его детям «служити до своего живота, а не отъехати» от них ни к кому. Князь Данило обязуется соблюдать верность великому князю в его добре и лихе «по сей моей укрепленой грамоте» бесхитростно. И в этих его обязательствах поручился за него митрополит с епископами. Со стороны самого князя Даниила – три санкции обязательства сверх митрополичей поруки: он пишет, что если учнет что думать и починать «через сию мою грамоту» и явится какое его лихо перед господарем, то «не буди на мне милости Божьее», ни благословенья церковного «ни в сий век, ни в будущий»; далее великий князь и его дети вольны в его казни по его вине; и наконец, князь Даниил «для крепости» целовал великому князю крест и дал на себя грамоту за подписью и печатью митрополита. Это еще не все. При «выручке» князя Даниила из заключения у пристава великокняжеского взято за него восемь «поручных кабал», на общую сумму в 2 тысячи рублей с бояр, ручавшихся за князя Холмского, что ему и служить великому князю и его детям до «живота», а «не отъехати ему… ни збежати… ни куда ни х кому».

Таким записям историки права иногда придают очень большое значение, видя в них установление нового права вечной службы в отмену старой, вольной, и даже готовы признать, что именно путем таких записей в конце концов уничтожено право отъезда.