Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство

В предыдущем я проследил основные черты образования Московского государства, отливавшегося в такую форму властвования, к которой, кажется мне, всего лучше подходит термин вотчинного абсолютизма. Во внутренних отношениях, быть может, наиболее яркая его черта – коренное изменение отношений к прежним вольным слугам, падение права отъезда и превращение боярства в верхний слой служилого класса, скованного с великокняжеской властью неразрывной обязанностью службы. Мы видели, что это явление – упадка вольности слуг великого князя – доступно документальному наблюдению только по отношению к княжеским верхам боярства, точнее даже и не ко всем этим верхам, а лишь к наиболее значительным, более или менее исключительным по положению их отдельным элементам. Процесс упадка вольности рядового боярства и тем более рядовых слуг вольных почти скрыт от взора исследователей, уловим разве по немногим указаниям (идущим частью еще из предыдущих времен), на рост ограничений вольности всех тех из вольных слуг великого князя, которые занимали определенные должности по его хозяйству и управлению, начиная с низшей массы слуг под дворским и кончая путниками и боярами-кормленщиками. Первые же шаги Ивана III, соорудившего под своей властью обширную территорию Московского государства, к организации великокняжеского центрального и местного наместничьего управления должны были крепче и определеннее спаять боярство с новой – по смыслу и значению– службой, принявшей более государственный характер в постепенном развитии от лично-владельческих форм, превращавших наместничество в кормленье «исполу» с великим князем, к деятельности учреждений приказного типа и должностных лиц, «ходящих» по старине и пошлине, и по Судебнику, уставной грамоте и доходному при ней списку.

В сущности, наши сведения об этой организационной работе московского правительства за последние десятилетия XV в. и всю первую половину XVI в. весьма недостаточны. Явление, на котором главным образом сосредоточено внимание исследователей истории московской государственности, – это знаменитое «политическое противоречие» в строе Московского государства, которое так блестяще изображает В. О. Ключевский и на котором так много строит С. Ф. Платонов. «Московская жизнь сложилась так, что одновременно возносила высокую руку московских князей и растила вокруг их трона сильную оппозиционную власть». Вступление в состав боярства многочисленных потомков прежнего владетельного княжья создавало «внутреннее несоответствие между автократической властью великого князя и царя и притязаниями родовой княжеской знати, искавшей соправительства с государем»[315]

. Блестящие страницы, посвященные Ключевским в «Боярской думе» анализу состава московского боярства XVI в., выясняют корни этой его оппозиционности и притязаний на соправительство. Напомню вкратце основные выводы Ключевского. Он исходит из указания, что в боярской родословной книге к концу XVI в. на 200 боярских фамилий «едва ли наберется более 40 таких, о которых с большей или меньшей уверенностью можно было бы сказать, что они в начале XV в. уже действовали в Москве». Беря затем не фамилии, а лиц, Ключевский подсчитывает, что на 200 бояр XVI в. (1505–1593 гг.) приходится около 130 князей и около 70 бояр нетитулованных. «Это княжье почти все состояло из лиц, которые или отцы которых покинули свои княжеские столы для московской службы недавно, при Иване III или его сыне»[316]. Боярский чин стал почти монополией княжат. Лишь сравнительно очень немногие нетитулованные достигали его. Их боярство на государевой службе выражалось в чине окольничего, и потому при рассмотрении списка окольничих перед нами раскрывается «особый служебный мир», со своей родословной физиономией не княжеской. Лишь отдельные лица и фамилии подымались до полного признания их боярства, пройдя через чин окольничего, который миновала на государевой службе княжеская аристократическая среда. Целая половина московского боярства и того не достигала. Боярская в бытовом, родословном смысле, она не доходила в службе до думных чинов окольничего и боярина, а сложилась в особый слой в составе московского служилого класса, который долго обозначался в официальной терминологии названием «детей боярских». Так получается характеристика того, что можно назвать официальным, или правящим московским боярством, как среды преимущественно княжеской по личному составу. Этот прилив князей и княжат в состав великокняжеского двора принес с собой ряд повышенных представлений о родословности слуг государя, великого князя, сложившихся в более или менее стройную местническую систему. Большим достоинством данных страниц труда В. О. Ключевского нельзя не назвать того, что корней местничества он ищет в традициях не боярских, а княжеских. К сожалению, он бросает только намек на этот вопрос, отмечая, что «надобно строго отличать старинные общие основания местничества от своеобразного строя местнических отношений, сложившегося в служилом обществе Московского государства»[317].