Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство

Отмечу некоторые черты этих «общих оснований местничества», заметные в междукняжеских отношениях не только XIV, но и XII в. Я мимоходом отметил в «Княжом праве» то наблюдение, что во времена Владимира Мономаха строго подчеркивается его братство с Давыдом Святославичем черниговским в отличие от остальных, младших князей, которых Владимир посылает в походы и без себя[318]

. Давыд идет в поход только вместе с Владимиром, а когда Мономах посылает сына, то и с черниговской ратью идет не сам Давыд, а Давыдович Всеволод. Так и в великом княжестве Владимиро-Московском соблюдается и договорами утверждается известная норма: такие владетельные князья, как Владимир Андреевич старицкий, идут в поход, когда сам князь великий садится на коня, а пошлет воевод – и они воевод пошлют. Великие князья стремились себя поднять над этими счетами, и часто это им удавалось. Но в среде служилого княжья эти навыки и воззрения пустили глубокие корни. Княжата князьями владетельными оставались и на службе московского государя. Ключевский отмечает два момента по разрядным книгам времен Ивана III. Сперва военные силы князей-вотчичей составляют особые полки со своими дворами, не входят в общий распорядок московского войска, а становятся в строй подле московских полков, «где похотят». Только к исходу княжения Ивана III они – недавние его слуги, как князья воротынские или одоевские, – являются воеводами московских полков, но и то лишь «когда другими частями той же армии командуют служилые князья», такие же, как они, владетельные отчичи, еще не смешавшиеся со старым московским боярством. Это смешение Ключевский относит ко временам Василия III, когда князья-пришельцы «нашли себе, наконец, определенное и постоянное место в рядах московской знати»

[319]

. Теперь князья одоевские и воротынские водят московские полки рядом не только с давними служилыми княжатами, но и с «извечными» боярами московскими, как Кошкины, Сабуровы, Колычевы. Это объединение разнородных по происхождению элементов московского боярства Ключевский характеризует как «слияние дворов других княжеств с московским», причем первые ряды московского дворового строя, естественно, остались за теми из княжат, кто раньше стоял во главе самостоятельных крупных дворов. Впрочем, точнее было бы сказать, что княжата, как и ближние к великому князю бояре, стояли не в первых рядах, а во главе дворового строя. «Дворянами» государя они никогда не были и не назывались; этот термин поглотил только второстепенные разряды боярства, т. е. детей боярских, и то не сразу, а весьма постепенно. В составе двора государева официальная терминология долго различала «детей боярских двора великого князя» от дворян великокняжеских. Но вся условность этой терминологии достаточно ясна из того обстоятельства, что лица этого слоя, вступавшие в состав государевой думы, упоминаются в начале XVI в. как дворяне, которые «живут у государя с бояры в думе», позднее – как дворяне думные; а в их ряду бывали и люди с княжими титулами из третьестепенных княжеских фамилий. Это последнее обстоятельство зависело от стремления сохранить и на московской службе традиционные соотношения политического веса, сложившиеся в период самостоятельных вотчинных княжений великих и удельных. Служилый князь, служивший боярином у какого-либо удельного князя, не мог попасть на московской службе в один ряд с прежним своим князем и его потомками. Он примыкал к окольничему разряду московского боярства. Так, и большинство тверских бояр, утвержденных в своем тверском боярстве грамотами Ивана Ивановича Молодого, когда отец, овладев Тверью, дал ее ему, на московской великокняжеской службе примыкали тоже к окольничему чину думных людей.