Обращусь прежде к первому из этих двух вопросов, связанному с определением вотчинного абсолютизма московских государей; надо покончить с этим определением, рассмотрев его с точки зрения царско-боярских отношений XVI в. Перед нами вопрос о попытках боярства московского ограничить царское самодержавие – вопрос, которому так много отдавала и отдает внимания наша научная литература. Вопреки приведенному мнению Ключевского, что общество московское раньше своих государей осмыслило новый характер их власти как вотчинный абсолютизм, надо признать, что представление это ясно выразилось в действиях Ивана III, например, при подчинении Новгорода, когда шли переговоры о полном, без всякого «урока» властвовании государя великого князя, в отношениях к Пскову и к боярам, судя по делу князя Оболенского Лыка. Но рядом с этой тенденцией стоял обычный порядок ведения всех дел великокняжеских с боярами своими. Организуя свой великокняжеский суд, Иван III ставит рядом с судом своим (личным и детей своих) суд бояр, который творится именем великого князя и представляет суд высшей компетенции, куда идут дела, изъятые из компетенции второстепенных властей, либо прямо, как в первую инстанцию для привилегированной подсудности, либо путем доклада на вершение. В порядке управления высшим учреждением, если только можно употребить это слово, выступает та же группа лиц. Судебник 1497 г. «уложил князь великий Иван Васильевич всея Руси с детми своими и с бояры». Перед населением власть государя великого князя проявлялась конкретно при всех важнейших вопросах как коллективное действие великого князя, его сыновей и бояр. Это и есть то, что историки называют «соправительством». Я бы не решился повторить за В. О. Ключевским и С. Ф. Платоновым, что такого соправительства искала родовитая княжеская знать в XVI в. Явление это очень старое, идущее еще из Киевской Руси, где княжеские уставы возникали в совете князя со старшей дружиной – тысяцкими, посадниками и нарочитыми мужами. И эта практика жила веками. История русского права, не раз ставила вопрос, что тут: бытовое ли явление или правовое? Общественное мнение русского общества не раз высказывалось в памятниках письменности в том смысле, что такой порядок – нормальный, правильный, обеспечивает исправное течение суда и управления. Так, конечно, смотрели и сами князья, и их бояре. В эпоху господства обычного права понятия о правильном поведении и о правовом поведении так близки, точнее, так слаба грань между ними, что наши вопросы о правовой силе того или иного обычая, собственно говоря, не историчны. Это скорее вопросы о том, как нам удобнее называть и описывать явления старой жизни, чем о том, как они сознавались и понимались людьми тех времен. Традиция сотрудничества и, если угодно, соправительства великого князя с боярами была очень крепка в великом княжестве Владимиро-Московском, где бояре были главными носителями тенденций к объединению власти вокруг одного политического центра, где князья завещали преемникам слушать старых бояр и даже без воли их ничего не творить. Не знаю, что могли прибавить княжата XVI в. к этой вековой традиции в смысле «притязаний на соправительство», и причем тут их удельно-владельческие предания. Красивый образ, начертанный Ключевским, относится скорее к области литературного творчества, чем научно-исторического.
Он вызван, однако, двумя верными историческими наблюдениями: изменением личного и родословного состава московского боярства при Иване III и его преемниках, а также переменами в строе и деятельности боярского совета при великом князе. По мере роста Московского государства усложнялись задачи великокняжеского управления. Как наследие всей княжеско-боярской политики XIV–XV вв. московская центральная власть сохранила во времена Ивана III и позднее непосредственное заведывание поземельными делами, юрисдикцию над служилыми вотчинниками, дела о холопстве, суд по высшим уголовным делам, весь тот круг дел, который составил ядро прямой компетенции суда великого князя и суда боярского. Как известно, из отдельных поручений вырастали постепенно «приказы» бояр с дьяками и подьячими, ячейки грядущего (в вековой эволюции) бюрократического управления. Судебник 1497 г. отметил мимоходом первые шаги ее, говоря о различной подсудности, смотря по тому, «которому боярину которые люди приказаны». В то же время, как мы уже видели, он кладет основание различению центрального и областного управления, определяя отличия «боярского суда и доклада» от компетенции управителей «без боярского суда».