Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство

В то же время яснее выступает явление, которое само по себе едва ли новое – то, что Ключевский называет «сосредоточением состава думы». Количество «бояр введенных» неизбежно возрастало с приливом в Москву знатных слуг и с ростом функций, зарождением учреждений центрального управления. Это боярство, оставаясь единым классом по служебному положению и официально признанной «боярской чести», дифференцируется по деятельности и не может оставаться подолгу всецело сосредоточенным в Москве. Наместничества и воеводства, вотчинное управление обширных, еще часто вполне княжеских вотчин, посольства и иные «посылки» поглощали значительную часть боярства. По впечатлению для 30-х гг. XVI в., около половины бояр действовало обычно вне Москвы. Иван III обычно совещается с «сущими у него боярами» и лишь в редких, особо важных случаях посылает «по князи и по бояре свои и по воеводы», устраивая, таким образом, собрание «бояр всех». Едва ли эти два типа совещаний были фактически новостью, едва ли и сама терминология имела такое принципиальное значение, какое хочет ей придать В. И. Сергеевич, подчеркивая, что Судебник 1497 г. издан при участии бояр, но не «бояр всех»[324]

. Тот же Сергеевич более прав, когда так категорически настаивает, что состав так называемых «заседаний думы» был случайным, колеблющимся и зависел всецело от наличности под рукой великого князя тех или иных бояр или от его усмотрения, когда был повод к осторожному и намеренному подбору советников. Эти собрания «с бояры своими» – нормальная форма деятельности великого князя в его личных правительственных действиях. Ведь и духовные [грамоты] князей московских составлялись в небольшом придворном совете; если духовные Калиты, Семена Ивановича, Ивана Ивановича отмечают только послухов на «сю грамоту», лиц духовных, а в грамоте Дмитрия Ивановича «первой» послухи – четыре боярина, то во второй его духовной читаем клаузулу: «а туто были бояре», «у сее грамоты были», «у духовные сидели» бояре такие-то.

Таков был вековечный обычай. Роль бояр: советников и послухов, свидетелей великокняжеского акта, являлась искони в общественном сознании признаком правильности, аутентичности этого акта, гарантией его обдуманности и выполнения. Эта роль входила в круг обычных обязанностей княжого боярина, служившего своему князю и мечом, и советом. Бояре всегда при князе, пока они налицо. В Москве XVI в., как и в XVII в., блюдут обычай, картинно описанный Котошихиным, обычай приезда к царю на всякой день «челом ударить» с утра рано, и тут получают его поручения и приказания. Насколько стар этот обычай, показывает сходство котошихинского описания с рассказом Жития св. Феодосия Печерского, как он, едучи в монастырь, на заре встретил «вельмож», идущих ко князю, и [с] указанием Мономахова поучения о думаньи князя с дружиной как моменте обычного расписания княжого дня. Едва ли можно сомневаться, что этот обычай характерен для представления о боярах как о слугах великого князя, и далее, что сама роль их – как советников князя – сознавалась в удельные времена, подобно аналогичной роли баронов в средневековой Европе: как обязанность, а не как право. Если нетрудно найти и у нас, и на Западе указание на воззрение, согласно которому совещания с боярами рассматриваются как нечто должное для князя, то это один из элементов общественного представления о правильном отношении князя к своему княжому делу, обязанность князя как дельного и добросовестного правителя. Обязанность, так сказать, общественная, а не осуществление права, принадлежащего боярам. Но вместе с тем служба князю советом – органический элемент боярской службы бояр введенных, и потеря значения княжого советника – признак упадка боярской чести. В моменты конфликта князя с боярами разрыв ощущался боярами как потеря ими боярства, которое при всей его родословной основе конкретно реализуемо только в формах боярской службы и связанного с ней не только общественного, но и административного положения. Моменты уклонения великого князя от обычного ведения дел и держания земли с бояры своими могли потому вызывать в них острое ощущение отрицания прерогатив их звания, стало быть, нарушения того, что они сознавали как свое право.