Первый подлинно вотчинный раздел московских владений установлен был договором великого князя Семена Ивановича с братьями: тут определена наследственность удела каждого из братьев в их потомстве, а реализован такой вотчинный выдел впервые для Владимира Андреевича, князя серпуховского, построившего себе стольный град как центр своего княжества. Это, конечно, не вывело его владений из состава княжества московского, не выделило и Владимира из князей московских. Он совладелец с двоюродными братьями по городу Москве, где держит свою треть; сохраняет он и право на добавочное наделение из волостей и доходов княгини Ульяны, когда она помрет; сохраняет и право возмещения утраты, какая, например, постигла его отчину при захвате Лопасны рязанцами: Владимир взамен получил Новый Городок (на усть-Поротве). Военные и финансовые средства Серпуховского княжества входят в состав сил княжения Московского, как и сам Владимир служит великому князю без ослушанья, хотя управляет своим уделом самостоятельно, без вмешательства великого князя и его администрации. Дань на Москве и ее станах собирают данщики обоих князей, как «с одиного» блюдут они московских гостей и суконников, и городских людей; «с одиного» блюдут они слуг «под дворским» и черных людей. Но что до дани, то предвидится возможность полного ее раздела: «А оже ны Бог избавит, ослободит от Орды, ино мне» князю великому «два жеребья, а тебе (Владимиру) треть»[196]
. Существенно то, что удел Владимира, с одной, и наследие Ивановичей, с другой стороны, рассматриваются как две противостоящие вотчины: «тобе знати своя отчина, а мне знати своя отчина». И установилось это реально по смерти Ивана Ивановича, чей выморочный удел не пошел в раздел, а целиком взят Дмитрием, хоть и пришлось ему вознаградить Владимира Боровском и Лужей. Владимир не только Дмитрия признал себе отцом, но и сына его – братом старейшим, а если «Бог розмыслить» о старшем сыне Дмитрия, то кто будет из сыновей великого князя «болший», того Владимиру «держати братом старейшим» и служить ему. Это установлено их договором задолго до «розмирья», которое разыгралось за год до смерти великого князя Дмитрия, в 1388 г., и связывать его с этим вопросом, как делает Соловьев, не обратив внимания на вторую договорную грамоту князей, не приходится; нет основания, стало быть, уличать Владимира в нежелании признать Василия Дмитриевича великим князем. А само розмирье, когда Дмитрий «гневался» на Владимира Андреевича «и поимани быша бояре старейшии княже Володимеровы… и розведени вси розно по городом и седеша в нятьи» у приставов, и даже «в железех», – остается связать с случаем, когда Владимир «отоимал» какие-то деревни у княгини Евдокии, о чем упоминает Дмитриева духовная, хотя крутость гнева и его последствий как-то плохо вяжутся с незначительностью эпизода[197].