Лекции по русской литературе

Как я к нему первый раз попал в кабинет? У меня готовилась к печати повесть «Апельсины из Марокко». Все было в порядке, она была уже набрана, уже были гранки. И вдруг мне говорят: «Ильичев ее потребовал к себе читать! И запретил». Я позвонил тогда в его секретариат и говорю, что хотел бы его увидеть. И меня мгновенно приглашают туда вместе с редактором журнала «Юность» Борисом Полевым. Мы приезжаем… вернее, это тоже еще был мой позор… неблагоразумность моя: я опоздал на эту встречу на сорок минут! Это как-то странно: я вышел из дома, не проспавшись как следует, взял такси и доехал до… почти до Кремля, где они сидели, но вспомнил, что я паспорт свой забыл. А без паспорта туда не пройдешь. Опять пришлось через всю Москву ехать за паспортом. Но тем не менее он меня принял. И он был редактором повести «Апельсины из Марокко»! У меня сохранился даже экземпляр, где он правил. Он вычеркивал все насмешки по поводу Сталина – интересно. Некоторые серьезные – вот, здесь когда-то был лагерь заключенных, сейчас его нет – это осталось. Значит, было – сейчас нет, стало лучше. Но любая ирония в адрес Сталина вычеркивалась! И он мне сказал: «Нельзя, над народной трагедией нельзя потешаться».

Потом он начал при мне атаковать Бориса Полевого, который был верным партийным человеком, назначенным туда, в журнал «Юность», чтобы навести там порядок. Но он подозревал, что Борису Полевому нравится абстракционизм! И он стал ему говорить [Аксенов стучит чем-то по столу

]: «Я знаю, Полевой! Я знаю ваши привычки! Я знаю ваши вкусы!» И вот он крутится на этой табуреточке, временами снимая трубку, и говорит: «Да! Подготовьте все к юбилею… Ленина!» – и так на нас смотрит (смех).

Невероятно жуткий тип. Цинизм его на грани криминальности находился. И потом Эрнст мне рассказал – это тоже описано в «Ожоге», – что Эрнст к нему пришел, а у Эрнста здесь татуировка, на руке. И Ильичев говорит: «У-у-у! Грешки молодости! Я вижу, у вас что-то было такое!» Он говорит: «Было такое. Действительно, в армии». И Ильичев расстегнул [на] себе [рубашку] и показал грудь, которая была вся синяя. На ней был изображен орел, несущий женщину, – в лучших традициях тюрем криминальных. То есть какое-то прошлое у него совершенно непонятное!

Ирония судьбы была в том, что его сын в это время был заядлым абстракционистом! И бегал по всем этим подвалам и чердакам. И он его ужасно ненавидел.

…[нрзб; очевидно, шестьдесят третьего?] года, нас приглашают, мы идем в ЦК, и идут туда художники тоже, которые подверглись атаке. Кого в основном атаковали?

(Внезапно раздается какая-то музыка; смех.) Ну все, у нас атмосфера хорошая. Песни того времени.

(Голос жен

.:) Это у меня не та кнопка.

Идут вот эти разбитые в Манеже художники: [Борис] Биргер и Хайер (?) и такие молодые, как [Владимир?] Васильцов, [Павел] Никонов, [Николай] Андронов, Белютин сам. Помню замечательную сцену, когда группа художников подошла к подъезду ЦК, а там стоят солдаты КГБ, стража. И они вдруг видят, что к ЦК приближается жуткая компания, тогда такие люди [туда] не входили. Вот как Джон, волосатые, бородатые. (Смех.) В куртках таких. Ну совершенно венгерская контрреволюция! А я в это время тоже подходил. Но я более-менее партикулярно был одет. И вижу, что у солдат вытянулись лица, и они смотрят, что такое. И мы в одно время с этими ребятами зашли туда. [Им говорит] офицер какой-то: «Вы куда, товарищи?» – «Как куда? Нас пригласили на заседание». И они стали проверять по списку и видят, что все эти люди есть. «Документы!» Те начинают лезть в свои грязные джинсы, достают паспорта паршивенькие, старые такие. Стража явно шокирована.

И эта вся толпа туда проходит и сидит в зале, где сидит идеологическая комиссия. [Павел] Сатюков – редактор «Правды». Аджубей – важнейшее лицо того времени, зять народа, женатый на дочери народа (смех). Алексей Аджубей, всесильный человек, главный редактор газеты «Известия». Причем, как ни странно, когда Аджубей выплыл на поверхность, он считался человеком нового времени и проводил некоторые либеральные изменения. Он, например, изменил верстку «Известий», она стала иначе набираться, стала не такой скучной на вид. Он открыл еженедельник «Неделя» – более-менее [похожий на] таблоид, где не только пропаганда была, а разные еще сведения из жизни животных… (Смех.) Там даже рассказики печатали, я и сам там печатался. Он открыл радиостанцию «Маяк», которая просто передавала музыку каждые полчаса и по пять минут новостей – совсем уж необычное явление. Он открыл радиостанцию «Юность» тоже. Под его покровительством шло открытие всяких молодежных кафе, и однажды разрешили на два часа выставку абстракционистов в одном из <нрзб.> В общем, он считался либеральным человеком. А власть его [была] безгранична.