Ленин и Троцкий. Путь к власти

Итак, Плеханов предложил бороться против мартовцев. Но уже через несколько дней, вечером 18 октября, на частном совещании большинства он неожиданно повернул на сто восемьдесят градусов и выступил за мир любой ценой. Плеханов заявил своим коллегам, что он не в силах «стрелять по своим» и «что лучше пулю в лоб, чем раскол»^[217]. Бывают моменты, добавил Плеханов, когда и самодержавие вынуждено делать уступки. Он выдвинул ультиматум: или его требования принимают, или он выходит из редколлегии. Отступничество Плеханова стало тяжёлым ударом для большинства. В ответ на это Ленин, по-прежнему не теряя надежды на примирение, вышел из редакции «Искры». Поведение Плеханова, однако, только усилило разлад. Мартовцы использовали этот момент, чтобы выдвинуть новые требования: кооптировать сторонников меньшинства в Центральный комитет и Совет партии и признать итоги Второго съезда «Заграничной лиги русской революционной социал-демократии». Капитулировав второй раз, Плеханов признал все эти требования, которые фактически отменяли все решения Второго съезда РСДРП.

Для большинства сложилось безрадостное положение. Меньшинство отныне контролировало центральный орган («Искру»), Лигу и Совет партии. В руках большинства теоретически остался только Центральный комитет. Но большинство было лишено голоса. Постепенно «Искра» прекратила публиковать на своих страницах статьи и письма сторонников большинства. Между тем меньшевики активно пользовались своими широкими связями и дружескими отношениями с вождями Социалистического интернационала. Большевики же почти не имели доступа к международной социалистической печати.

В своих мемуарах Мартын Николаевич Лядов вспоминает, как в разговоре с Карлом Каутским он услышал от него слова, сказанные с явным раздражением:

«Что вы хотите, мы вашего Ленина не знаем, он для нас человек новый. Плеханова и Аксельрода мы все хорошо знаем. Мы привыкли только в их освещении узнавать о положении вещей в России. Конечно, мы не можем поверить вашим утверждениям о том, что вдруг Плеханов и Аксельрод стали оппортунистами. Это нелепо»^[218].

Роза Люксембург

Когда Лядов обратился к ответственному редактору немецкой социал-демократической газеты «Форвертс» с просьбой публиковать в газете корреспонденции о состоянии рабочего движения в России, тот ответил ему, что «”Форвертc” не может уделить много места иностранному движению, в особенности русскому, которое так молодо и так мало может дать зрелому немецкому движению»^[219]

. В этом надменном, снисходительном тоне немецкого бюрократа уже предугадывалось будущее немецкого рабочего движения. Деятельность Социал-демократической партии Германии шла в стороне от разработки теоретических проблем. Выражая на словах преданность марксизму, немецкие социал-демократы занимались не более чем повседневными партийными делами и решением профсоюзных задач. Что может дать этим людям, которые располагали мощным профсоюзным движением и фракцией в рейхстаге, информация о внутренних спорах в небольшой зарубежной партии? Для подавляющего большинства немецких вождей интернационализм был книгой за семью печатями.

Наибольший ущерб делу большевиков был нанесён левым крылом Социал-демократической партии Германии. Вплоть до 1914 года Ленин считал себя сторонником Карла Каутского, который в среде немецких социал-демократов имел репутацию лидера ортодоксального марксизма. Но, когда Ленин попросил у Каутского место в журнале «Нойе цайт» для освещения деятельности большевиков, тот отказал ему. В одном из писем Каутский отмечал:

«Пока останется хоть тень надежды, что русские социал-демократы сами преодолеют свои разногласия, я не могу способствовать тому, чтобы немецкие товарищи узнали бы об этих разногласиях. Если они узнают о них из другого источника, тогда, конечно, нам придётся занять определённую позицию»^[220].