Ленин и Троцкий. Путь к власти

«За взаимными обвинениями скрывались глубокие политические разногласия. А тот факт, что они не были до конца осознанными, возможно, делал дискуссию, которая больше напоминала внутрипартийный спор с посторонними и менее искушёнными членами двух течений, ещё более жаркой. Политический характер разногласий стал явным только в конце 1904 года»^[239].

Фёдор Дан, один из вождей меньшевиков, отмечал:

«…Теперь, в исторической ретроспекции, вряд ли нужно ещё доказывать, что сами организационные разногласия, разделившие на 2-м съезде “искровцев” на “большевиков” и “меньшевиков”, были лишь оболочкой начинающегося идейно-политического расхождения, куда более глубокого и, главное, более стойкого, чем уходившие в область прошлого и окончательно ликвидированные съездом разногласия между “экономистами” и “искровцами”. Не организационное, а политическое расхождение раскололо очень скоро русскую социал-демократию на две фракции, которые то сближались, то резко сталкивались между собой, но оставались, по существу, обособленными и борющимися между собою партиями и тогда, когда номинально пребывали в рамках единой партийной организации. <…> Но тогда, свыше четырёх десятилетий тому назад, не только сторонним наблюдателям, но и самим участникам фракционной борьбы далеко не сразу стал ясен политический характер начавшегося раскола»^[240].

Разрыв Троцкого с меньшевиками

В своей последней рукописи, посвящённой Сталину, Троцкий указывал, что действительные различия между большевиками и меньшевиками не имели ничего общего с борьбой централизма против демократии или «твёрдости» против «мягкости»: они имели более глубокое основание.

«Твёрдость и решительность предрасполагают… к принятию методов большевизма, – писал он, – однако сами по себе эти черты ещё не решают. Люди твёрдого склада встречались и среди меньшевиков, и среди социалистов-революционеров. С другой стороны, не так уж редки были мягкие люди в среде большевиков. Большевизм вовсе не исчерпывается психологией и характером; он представляет прежде всего историческую философию и политическую концепцию»^[241].

В своей автобиографии Лев Давидович вспоминает, как старые вожди склонились в сторону либералов:

«Печать смелела, террористические акты учащались, зашевелились либералы, началась банкетная кампания. Основные вопросы революции становились ребром. Абстракции стали для меня по-настоящему заполняться социальной материей. Меньшевики, особенно Засулич, всё больше переносили надежды на либералов»^[242].