Ленин и Троцкий. Путь к власти

«Что касается тех действительных и мнимых уступок, которые делает теперь расшатанное самодержавие демократии вообще и рабочему классу в частности, то социал-демократическая рабочая партия должна пользоваться ими, с одной стороны, для того, чтобы каждое улучшение экономического положения и каждое расширение свободы закреплять за народом для усиления борьбы, а, с другой стороны, для того, чтобы неуклонно разоблачать перед пролетариатом реакционные цели правительства, стремящегося разъединить, развратить рабочий класс и отвлечь его внимание от насущных интересов рабочего класса в революционный момент»

^[306].

Гибкое, диалектическое понимание Лениным революционной тактики и стратегии столкнулось с непреклонным догматизмом комитетчиков, для которых весь мир вращался вокруг их узкого, локального мирка. Этот мирок они ревностно охраняли, с одной стороны, от партийного руководства, находящегося в изгнании, а с другой стороны, от требований рабочих предоставить им больше возможностей для управления внутрипартийными делами. Классовый состав Третьего съезда оставлял желать лучшего. Один из делегатов, Лещинский (Жарков), комментировал эту ситуацию следующим образом:

«Рассматривая состав настоящего съезда, я удивлён, что на нём так мало рабочих, а между тем рабочие, годные для посылки на съезд, нашлись бы, без сомнения»^[307]

. Это подтверждает и Крупская в своих воспоминаниях: «На III съезде не было рабочих – по крайней мере, не было ни одного сколько-нибудь заметного рабочего. <…> Зато комитетчиков на съезде было много. Тот, кто упустит из виду эту физиономию III съезда, многого в протоколах съезда не поймёт»^[308].

Атмосфера на съезде часто накалялась до предела: Ленин боролся с предубеждениями «практиков», а те не скрывали своего возмущения чрезмерным вмешательством эмигрантов в партийные дела внутри страны.

«Комитетчик, – пишет Крупская, – был обычно человеком довольно самоуверенным, – он видел, какое громадное влияние на массы имеет работа комитета; комитетчик, как правило, никакого внутрипартийного демократизма не признавал: провалы одни от этого демократизма только получаются, с движением мы и так-де связаны, – говорили комитетчики; комитетчик всегда внутренне презирал немного заграницу, которая-де с жиру бесится и склоки устраивает: “Посадить бы их в русские условия”. Комитетчик не желал засилья заграницы. Вместе с тем он не хотел новшеств. Приспособляться к быстро менявшимся условиям комитетчик не хотел и не умел»^[309].

Богданов выдвинул проект резолюции об отношениях рабочих и интеллигенции в социал-демократических организациях, затем Ленин внёс в проект ряд изменений. Эта резолюция, признавая тяжёлые условия нелегальной работы, выступала за более широкое применение принципа выборного начала, стремясь открыть партию для рабочих, освободить места для новых, свежих сил в ведущих партийных комитетах.

Эта резолюция вызвала у комитетчиков бурю протеста. Первым выступил Каменев (Градов):

«Я должен решительно высказаться против принятия этой резолюции. Этого вопроса как вопроса об отношении между интеллигенцией и рабочими в партийных организациях не существует. (Ленин. Существует!) Нет, не существует: он существует как вопрос демагогии – и только»^[310].